Птаха - Кортни Коллинз
Птаха? – спрашивает она.
Да.
Ты болела?
Воспалилось плечо.
В тебя стреляли?
Да.
И где твоя кодла?
У меня нет никакой кодлы.
А где твоя страна?
У меня нет страны.
Ладно, но ты откуда?
Выросла в Сиднее, примерно год назад переехала в Дарвин.
Так ты коори?
Нет. Мать белая, а отец, скорее всего, индиец.
Индиец? То есть из Индии?
Ну да.
Птаха – твое настоящее имя?
Да.
А ты не хочешь спросить, как мое имя?
Оно мне известно. Бемби.
Откуда ты знаешь?
Просто знаю.
В общем, мы тут поспрашивали, тебя никто не знает. Никто даже не слышал.
Я первый раз в тюрьме.
Дарвин – город маленький.
Я здесь всего год.
Бемби смотрит на твой пустой поднос.
Не надо было есть пюре.
Почему?
Они нас так глушат. Иногда подмешивают это дерьмо прямо в картошку.
Спасибо, что предупредила. Постараюсь прочистить мозги.
Бемби садится напротив и кладет руки по обе стороны твоего подноса. Наклоняется, рассматривая твое лицо.
Птаха?
Сердце у тебя стучит сильнее. Может, она узнала тебя.
Это прозвище?
Так меня назвала мать. Она вроде…
Хиппи?
Ну да. А откуда ты взяла имя Бемби?
Бабушка прозвала, из-за больших карих глаз. «Как косуля в луче фонарика», так она сказала. И прилипло.
Бемби собирает длинные черные волосы и завязывает их в узел на затылке.
Можно посмотреть рану? – спрашивает она.
Ты оттягиваешь футболку, обнажив наложенный медсестрой непромокаемый пластырь.
А там что?
Ты отклеиваешь края пластыря. Розовая, местами бордовая кожа сморщилась вокруг раны.
Я знаю только одного человека, в которого стреляла полиция. Мой двоюродный брат. И его больше нет.
Мне жаль, говоришь ты. А потом вы сидите и молча смотрите друг на друга, пока охранник не кричит, что пора возвращаться на работу.
Подходи к нам вечером, посидим, предлагает Бемби. Познакомишься с остальными.
С удовольствием, отвечаешь ты.
Кормят каждый день в одно и то же время, но кроме этого ты понятия не имеешь, чем будешь заниматься через час. Никакого расписания, доски объявлений, вообще никакой информации. Тебе нужно помнить только распорядок дня, понимая при этом, что в любой момент все может измениться.
После обеда тебя переводят с туалетной бумаги на прачечную. Сначала кажется, ничего не может быть страшнее, чем перебирать чужую грязную одежду, иногда с пятнами крови и испражнений – с кем не бывает.
Но потом ты достаешь белье из огромных сушильных машин, выпутываешь майки из бюстгальтеров, стряхиваешь статические заряды, вдыхаешь запах стирального порошка, раскладываешь вещи по стопкам, и возникает мимолетное ощущение: своими усилиями, своими руками ты можешь сделать что-то лучше, чем было до тебя.
Не потому ли женщины вечно стирают, думаешь ты. Так рождается ощущение, будто можно что-то улучшить, пускай даже в руках у тебя всего-навсего ерундовые тряпки.
За ужином ты сидишь с пятью девочками. Ты снова так близко к ним, узнаешь их, а сама совсем им незнакома. От этого кружится голова. За всеми разговорами, смехом тебе хочется спросить: Вы не помните? Почему вы ничего не помните?
Но потом ты осознаешь, какова цена памяти: разочарование на клеточном уровне оттого, что в мире ничего никогда не меняется. Жизнь просто все время повторяется.
И ты молчишь. Ешь и всеми силами стараешься отделить одну жизнь от другой. Смотреть на их улыбки, слушать болтовню, жалобы на питание. Кроме нынешней реальности у вас нет ничего общего. И ты говоришь себе: ее должно хватить.
VI
37
Гималаи, год неизвестен
В телеге движение времени можно отслеживать только по чередованию сухой дневной жары и ночного холода, а еще по окаменению мышц.
Возницы спят по очереди. Останавливаются, только когда хотят подкрепиться или справить нужду, лишь тогда вам тоже это позволяется. Возницы вытаскивают вас из телеги, и вы неуклюже приседаете, пытаясь удержать равновесие, поскольку чувствительность к ногам возвращается медленно. Возницы отворачиваются, но вам все равно унизительно видеть друг друга, как вы кряхтите, раскачиваетесь, а затем дышать этими запахами.
Возница в очередной раз тормозит, и вы ждете, что вас сейчас опять вытащат и положат рядком. Но вам снимают повязки со рта и надевают их на глаза. Наверное, чтобы вы не поняли, куда идете и куда бежать.
Мне так холодно, говорит одна девочка.
Вы слышите, как возницы переступают через вас, а потом бросают на ноги тяжелое одеяло. Оно пахнет как мокрый зверь.
Под тугой повязкой глаза превращаются в раскаленные шары. Колеса скрипят по дороге, и девочку рядом с тобой начинает трясти от рыданий. Может, нас возят кругами, думаешь ты.
Когда ты просыпаешься, колеса стучат по булыжникам и пахнет чем-то сладким. Вы слышите женские голоса.
Телега, дернувшись, останавливается. Твоего лица касаются мягкие руки. Кто-то водит по шее, ушам, рукам. Ты пытаешься вывернуться, но зажата между корзиной и другой девочкой, да и бежать все равно некуда.
Кто-то снимает с твоих глаз повязку и говорит: Шесть.
Потом к тебе наклоняется женщина со словами: Все здоровы.
Еще женские лица; выхваченные из темноты светом фонарей, они приближаются к телеге. От их внезапного появления, близости становится стыдно – стыдно быть одной из шести девочек, напиханных в телегу как грязные вонючие животные.
Но все держат над головами фонари и улыбаются. Ты видишь длинные плотные накидки. Наверно, монастырь, думаешь ты. Правда, у женщин длинные волосы, и они более упитанны, чем монахини, которых ты встречала в жизни.
Две женщины помогают спуститься девочке с бритой головой, которая сидит спереди. Оказавшись в нежных объятиях, она рыдает.
Все хорошо, уверяют ее женщины. Мы будем заботиться о тебе. Они закутывают ее в накидку и уводят.
Остальные по двое выходят вперед, помогают очередной девочке сойти с телеги и ведут по дороге – все похоже на продуманную, отрепетированную церемонию.
Ты спускаешься последней. Но помощи не хочешь. Не нужна тебе никакая помощь.
Женщины протягивают руки, ты уворачиваешься.
Мы просто помочь, говорит одна.
Я сама, отвечаешь ты и подвигаешься к краю. Ноги не слушаются. Ты перебрасываешь их через борт и крутишь ступнями до тех пор, пока не начинает покалывать. Когда к ногам возвращается чувствительность, ты становишься на мощеную дорожку и делаешь первый шаг.
Мы очень рады твоему приезду, говорит другая женщина.
Это был не мой выбор, отвечаешь ты. Босым ногам холодно на камнях,
