Случай в маскараде - Майя Александровна Кучерская
Вот и общага, за ней серые брежневские дома, вечная стройка, сквозь старое унылое рвется новое, раскрашенные, наглые новостройки. Не знаю даже, что лучше. Прохожу мимо охранницы, она отрывается от кроссворда, косится на пакеты и свертки так, будто сама никогда не ходит в магаз.
В нашей комнате никого. Дина и Аня сегодня уже уехали, Динка вообще, наверное, навсегда, сказала, нашла комнату в городе, и правильно – жить в нашей общаге тот еще депрессняк… Все, кто может, снимают. Я пока не могу. Уроков хватает только на прокорм да вот на подарки. Еще на билет домой. Хотя за это полугодие все-таки удалось немного скопить, пока сама не знаю, на что.
Чемодан стоит у кровати, дожить до рассвета, ну, не в «Бункер» же сейчас переть, тем более в такой нереальный холод. Ложусь на кровать, отворачиваюсь к стене. За стеной ржут девчонки, примеряют наряды, собираются на маскарад.
Странно, почему я переживаю? Мне же плевать на этого Дарского, особенно после той пощечины. Противный, самовлюбленный, пустой. Все равно. Но как он мог меня не позвать? Всех позвал, кроме меня! Ладно, предположим, у мальчика обида до конца жизни. Но остальные… Они ж не знали. Не знали ничего! И все равно никто ничего мне не сказал про этот бал. Скрывали? Или случайно так вышло? Нет, не случайно. До последнего таили, даже Танька, – почему? Да потому что я им все равно не своя. Дерёвня. Хотя мой город совсем не дерёвня, даже не село, а город, хорошо, городок. И к тому же бешеная, ну, почему ты такая бешеная? – вот что Танька любила мне повторять в прошлом году, пока мы с ней более-менее дружили. И никакой талант не спасет. А может, и нет у меня никакого таланта? После Лейпцига и шестого места даже Борис Михайлович, педагог, из-за которого я вообще здесь, сильно во мне, кажется, разочаровался.
Эти за стенкой все орали и заливались. Пойти сказать им, чтобы заткнулись? Что я хочу спать! Разметать общагу в хлам с помощью супероружия, которого у меня нет? Вместо этого иду в общую ванную-туалет.
Под зеркалом лежит забытая золоченая трубочка, Динкина помада, ярко-ярко-красная, крашусь. Вид сразу становится как у продавщицы на нашем рынке. Неместной. А, скажем, из Барнаула. Папа у меня оттуда и есть, и скулы мои – от него. Татарва! Но вот и не гацкая! Натягиваю самый теплый свой красный свитер, бабушка связала еще в позапрошлом году, свитер, но все равно юбку, замшевую черную мини, купленную этим летом в Германии, в секонд-хенде! Yes. Достаю из тайника деньги, накопленную заначку, запихиваю в карман куртки все заработанное за эти месяцы, слетаю с лестницы, вжик!
Выхожу. Колени сейчас же охватывает холод, ноги коченеют, на губах – сладкий привкус помады. Удар ледяного ветра. Хреновато. Натягиваю шапку на самые уши, вжимаю голову в куртку. Хоть бы такси! И надо же, слева, ближе к жилым домам, вижу «Волгу» с зеленым огоньком.
Выбрасываю руку вперед, машина послушно едет прямо ко мне. Дверь отворяется, лицо обдает душным теплом.
– Ты заказал?!
Кричит. Сухонький, с узкими глазками.
– Ты?
Страшно злой. Счас убьет меня!
– Не, не я, но, может быть, вы меня подвезете…
– А по телефону не ты заказал?
– Нет, говорю же. Не я.
Он кивает. Верит. Немного обреченно машет рукой – заходи.
Бухаюсь на шерстяное, каким-то пледом, что ли, укрытое сиденье, душно, но хоть тепло, радио мурлыкает попсу. Водила так себе говорит по-русски и полдороги ругается, правда, не на меня.
Заказали, да, знаю, не ты, но тоже Ипподромская, приехал, никого нет. Звоню диспетчеру, она им, а они к телефону тоже никто не идут. Может, пьяные уже все. Стоял, не знал. Так и не пришли, заразы. Хорошо, ты…
Он наконец отмякает. Что-то спрашивает, а мне ле-е-ень говорить. Мне просто тепло. Я уехала из общаги.
Мычу что-то в ответ, он морщит детские бровки, не понимает, что я ему тихо хамлю, ерзает и начинает опять про свое. Оказывается, он из Таджикистана. Жена, четверо детей, он на заработках. Зарабатываю много! Но без больничного. Болеть нет, нельзя. Заболел – ничего не заработал. Очень плохо. Один раз все равно заболел, неделю лежал. Жена звонит, деньги нужны. Нету! Чем детей кормить, деньги давай. Ой, поругались мы, я трубку бросил – как в фильме, да?
Он смешно качает головой. Я соглашаюсь: ну точно, кино.
– Тут постоянный клиент звонит, переехать надо было. Ой, я много заработал! Жена опять звонит, сапоги нужны, а я такой гордый! Да, говорю, завтра пришлю. Столько денег у меня. Три тысячи ей послал.
Все, что мог, этот человек, кажется, уже рассказал. Опять ко мне:
– А ты студентка? Медицинская академия?
Интересно, почему он так решил. Но я киваю.
– Ага, на врача учусь.
– Трудно?
– Нет, весело! Вот мышек вчера пытали, в мозг ткнешь ей проводок, она лапками дерг! И готова.
– Умерла?
– Да! Сразу же. Но одна недавно такая попалась живучая… Не умерла. Все сдохли, а она дернулась и вдруг опять подниматься начала.
Все у нас так и сели. Новое явление в науке! А это электричество во всем здании отключили. Разряда не было. Не судьба, значит, ей была сдохнуть. Вот я и подумала: раз так, возьму на воспитание ее; это, правда, он оказался. Мышонок. Дома у него на моих харчах волосы отросли, мягкие такие, светлые, так теперь и живем вместе. Лён я его назвала. Учу его разговаривать.
– Кого?
– Кого-кого. Мышонка! Белого. Вот тут мне выходить.
Плачу этому таджику чуть больше, чем договорились. Пусть будет гордый.
Иду по проспекту. Захожу в кофейню. Пахнет хорошим кофе. Розовые скатерти на круглых столах, чашечки такие же – с розой и серыми листочками по кругу. Мелкими глотками цежу эспрессо, крепкий-крепкий. Это место открыли, кажется, недавно, во всяком случае, я здесь первый раз. Но зато и цены… Потому и народу совсем немного, только парочка обжимается у окна да мужик напротив поедает подогретый бутерброд с
