Подменыш - Кит Донохью
— Отожми волосы, быстрее высохнут.
— Что он имел в виду, когда сказал, что мы нашли нужного ребенка? — этот вопрос ужасно занимал меня.
— Перестань, Энидэй, что ты как маленький. Поговорим завтра, — Крапинка свернулась в клубочек и, как ни в чем не бывало, заползла мне под мышку.
— Почему он сказал, что ждал его после моего появления?
— Потому что теперь его очередь. Этот ребенок его замена. Мы украдем мальчишку, а Игель вернется к людям вместо него.
Она стянула с себя мокрую куртку. Белый свитер было видно даже в темноте, и ее присутствие рядом стало заметнее.
— Не понимаю, почему ему пора уходить?
Она рассмеялась над моей наивностью.
— Таков порядок. От старшего к младшему. Игель у нас принимает решения, потому что старший, и значит, теперь его очередь.
— Сколько ему лет?
Она прикинула в уме.
— Не знаю. Лет сто, наверное.
— Ты шутишь? — эта цифра не укладывалась у меня в голове. — А остальные? Вот тебе, например, сколько лет?
— Не знаю. Давай спать. Утром посчитаем. А теперь иди ко мне, согреемся.
Утром Крапинка рассказала мне историю волшебного народа, и я все записал в свою тетрадку, но тетрадка эта, как многие другие, к сожалению, не сохранились. Так что теперь я пишу по памяти, а у хобгоблинов, как известно, память короткая.
Факт, что со временем одни будут уходить, а вместо них появятся другие, опечалил меня. Мне почему-то казалось, что мы так и будем жить все вместе до скончания веков. А теперь я стал прикидывать: Игель уйдет первым, это хорошо, он мне никогда не нравился. Потом Бека, Бломма и Киви. За ними — близнецы Раньо и Дзандзаро, которых у крал и в самом конце девятнадцатого века. Луковку утащили в юбилейный 1900 год, Смолаха и Лусхога выкрали у ирландских эмигрантов в первом десятилетии двадцатого века, Родители Чевизори, французские канадцы, умерли во время эпидемии гриппа в 1918 году. Крапинке было всего пять лет, когда ее украли хобгоблины во второй год Великой депрессии.
— Лусхог назвал меня Крапинкой, потому что я обкакалась от страха, когда они меня украли. Все мое платье было в пятнах.
Мы пролежали в выбранной нами норе несколько дней, выползая из нее лишь затем чтобы набрать еды из хранилища.
— И что же нам теперь делать?
— Помогать Игелю.
На здании горели красные буквы «Оскар-бар», зеленый пикап охотника стоял рядом. Бека и Луковка выследили его, дождались, когда он поехал домой, и забрались в кузов. Дом охотника стоял в лесу, далеко за городом, Луковка едва сдержала смех, когда увидела на почтовом ящике фамилию домовладельца — Лав[41]. Как только они принесли в лагерь весть о том, что обнаружили, где живут охотник и его сын, Игель сразу же начал разрабатывать стратегию похищения. Он разбил всех на группы, которые должны были посменно, двадцать четыре часа в сутки наблюдать за мальчиком, и каждому дал подробные инструкции, как и что делать.
— Мне нужна самая полная информация о его жизни. Есть ли у него братья и сестры? Тети-дяди? Бабушки, дедушки? Друзья? Во что он любит играть? Какие у него любимые книги и фильмы? Особенности его характера и поведения. Любит ли он мечтать? Гулять один по лесу? Обратите самое серьезное внимание на его взаимоотношения с родителями.
Я записал речь Игеля в тетрадку Макиннса, усомнившись, что мы сумеем выполнить такое сложное задание. Игель подошел ко мне, по своему обыкновению ткнул в грудь пальцем и велел:
— А ты будешь все записывать. Станешь его биографом. Пусть каждый расскажет Энидэю все, что узнает о мальчишке. Это будет самая безукоризненная подмена в новейшей истории. Вперед! Найдите мне новую жизнь!
Несмотря на то что я очень редко видел нашу будущую жертву, я знал мальчика лучше, чем самого себя. Чевизори, например, каким-то образом сумела разузнать, что его назвали Оскаром в честь дяди. Смолах научился говорить его голосом. А Киви выяснила его точный рост и вес. Меня удивлял энтузиазм, с каким все взялись за дело.
Мать мальчика иногда брала его с собой, когда шла в библиотеку, и всегда оставляла на улице, играть на детской площадке. Мне поручили выслеживать их там. Из нашего подвала эту площадку было не видно, но я сквозь щель мог наблюдать за отражением Оскара в витрине магазина на другой стороне улицы.
Это был очень странный мальчик. Он часами играл один, катаясь то с горки, то на качелях. При этом его лицо не выражало никаких эмоций. У него постоянно текло из носа, и он размазывал сопли по щекам тыльной стороной ладони, а потом вытирал ее о штаны. Все это время он напевал себе под нос какую-то песенку. Когда возвращалась мать, он приветствовал ее смутным подобием улыбки, брал за руку, и они, не сказав друг другу ни слова, уходили. Их поведение огорчало меня. Дети и родители имеют столько возможностей для выражения любви друг к другу, но не пользуются ими, откладывая тепло и радость на потом, словно у них впереди вечность.
Неужели мои родители не сумели понять, что меня подменили? Ведь тот мужчина, которого я встретил тогда утром на опушке леса, наверняка был моим отцом — значит, он должен был догадаться, что произошло со мной. Я решил, что после того, как Игель уйдет, я обязательно встречусь с отцом еще раз. А может, мне даже удастся увидеть свою мать и сестер… Я жалел мальчика, которого мы собрались украсть, но понимал, что таков порядок. К тому же очередь моя продвинется. Я оказывался ближе к цели, хоть и всего на один шаг.
Следить за Оскаром оказалось не трудно: родители мало уделяли ему внимания; скорее всего, они даже не обратят внимания на подмену. Друзей у него почти не было, в школе его тоже не хватятся — такой уж он обыкновенный, практически невидимый. Раньо и Дзандзаро, которые провели несколько месяцев на чердаке семьи Лавов, выяснили, что он ест все, кроме гороха и моркови, и запивает еду шоколадным молоком. Спит на непромокаемых пеленках и кучу времени проводит перед небольшой коробкой, из которой постоянно раздается смех.
