Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская
— Мне повезло в жизни, товарищи. За всю свою жизнь я не встретила ни одного мужчины, похожего на покойника.
Длинноносая дама — жена покойного — в голос заплакала. Когда гроб опустили в могилу, раздался глухой всплеск, будто гроб бросили в море.
Через год, когда могила осела, на ней был установлен памятник. Огромный белокаменный Венценосцев стоял в полный рост и в вытянутой беломраморной руке сжимал огромную беломраморную картофелину. В белокаменных глазах его застыла белокаменная печаль. На беломраморном постаменте были выдолблены золотые буквы:
«Замечательный советский артист Всеслав Всеславович Венценосцев в лучшей своей роли в кинофильме „Следы в веках“. Вечная память благодарных потомков».
Не так давно в пригородном местечке У… Северо-Западной России, недалеко от Финляндии, бродила небольшая экскурсия, осматривая старорусские победные места. На обратном пути, когда экскурсанты подошли к автобусу, одна молодая девушка, подбежав к могиле с покосившимся безымянным крестом, с нацарапанными ножом словами: «Наконец-то счастлив», стоящем на краю обрыва, спросила дрожащим голосом, каким говорят о смерти только дети, поэты или очень молодые люди:
— Господи, кто же здесь похоронен?
Экскурсовод, тощая востроносая дама, похожая на свой сложенный зонт, спустила занесенную было ногу с подножки автобуса и сказала:
— Хотя данная могила и не относится непосредственно к исторической теме нашей экскурсии, все же позволю себе сказать о ней несколько слов, поскольку великие люди, как известно, тоже являются нашей славной историей и нашим достоянием. — И, возвысив голос до такого, каким говорят с глухими, с иностранцами, если не знают их языка, с маленькими детьми, по радио, каким диктуют по телефону телеграммы и играют в академических и провинциальных театрах, экскурсовод продолжала: — В этой могиле лежит некто по фамилии Былин, прообраз главного героя в хорошо известной нам кинокартине «Следы в веках», блистательно сыгранный нашим замечательным современником Всеславом Всеславовичем Венценосцевым. С мраморным памятником Венценосцеву вы можете познакомиться на центральном столичном кладбище.
До следующей экскурсии, товарищи.
Лето кончилось
— «Пусть будет так», — сказала русалочка.
И ведьма поставила на огонь котел, а когда зелье сварилось, буркнула: «Бери!» И русалочка, которая не могла ни есть, ни говорить, молча взяла его и, послав в сторону отцовского дворца тысячу воздушных поцелуев, стала подниматься сквозь толщу темно-синей воды.
— Тысячу поцелуев! — со смехом сказала из своего угла низким голосом Надя Бруснигина, и сразу же вслед за ней хихикнула, будто заплакала, Валя Козлова. — Тысячу поцелуев — да она бы посылала их до следующего вечера.
— Да не мешай ты, Бруснигина, — тихонько сказала Люся.
В спальне заскрипели пружины, и девочки загалдели:
— Не мешайте! Дайте дослушать. Интересно! Рассказывай, Таня!
— Цветкова, рассказывай! Дальше!
Таня пошевелила запиской, зажатой в кулаке, ощутила шершавую ее поверхность и, когда наступила тишина, сказала:
— Солнце еще не вставало, когда русалочка увидела перед собой дворец принца. И на нижней ступени его мраморной лестницы выпила огненный напиток и упала замертво.
В спальне для девочек было совсем тихо, и в тишине кто-то вздохнул.
— Очнулась она, — негромко продолжала Таня, — когда перед ней стоял красавец принц.
Снова из своего угла громко засмеялась Надя Бруснигина, и вслед за ней хихикнула, как заплакала, Валя Козлова.
Таня снова пошевелила запиской в кулаке и сказала:
— Его светлые кудрявые волосы светились от взошедшего солнца. А глаза у него были прозрачные и голубые, прозрачнее и голубее самого моря, в котором она родилась.
— И носил он белые кеды, белую тенниску и белые шорты, и одно плечо у него было выше другого, — сказала из своего угла Надя, — и звали его…
— Замолчи! — крикнула Таня и, чувствуя, что заплачет, изо всех сил сжала в кулаке записку. Снова хихикнула Валя Козлова.
— И правда, Бруснигина, — сказала от окна Римма Найденова, серьезная, спокойная девочка, которая носила очки, староста их палаты для старших, — зачем ты ее все время дразнишь?
— Говорю вам, девочки, — сказала Надя, — она сама сочиняет всю эту чепуху с принцем и русалками.
— Ну и пусть сочиняет, — тихонько сказала Люся, — раз у нее так хорошо выходит.
— Ничего подобного, — сказала, хихикнув, Козлова. — Она просто берет в библиотеке книжки и зазубривает их наизусть.
— Ну а тебе-то что, — сердито сказала Римма Найденова, — если нам всем интересно слушать? Не хочешь слушать — не слушай, а нам не мешай.
— Без сказок и спать неинтересно, — сказала Аллочка Перова — хорошенькая кудрявая девочка, черноглазая, с ямочками на щеках. — А дальше, Танечка, что было?
Но Таня уже давно лежала с головой под одеялом и сопела так громко, чтобы Люся Смирнова, кровать которой была рядом с ее кроватью, почти вплотную, услышала, что она спит.
«Русалочка» Андерсена была ее любимой сказкой, в первый раз ей рассказала ее тетя Валя; только рассказала с хорошим концом, будто бы принц в конце концов женился на русалочке, а когда Таня достала с полки книжку и прочла ее сама, то узнала, что в сказке все случалось очень грустно, и от этого сказка показалась ей еще красивее, и она действительно выучила всю сказку наизусть, и «Дюймовочку», и сказку о Ели, и сказку о Снежной королеве, и еще из других книжек — «Маленький Мук» и «Карлик Нос», «Черную курицу» и еще несколько сказок. Никто не задавал ей этого, просто ей самой так хотелось; и еще у нее очень хорошая память: прочтет сказку два раза — и уже всю помнит наизусть.
В то лето она рассказывала девочкам эти сказки, когда они ее просили, а просили они ее каждый вечер, после того когда Зорин прохрипит на горне одну строчку, которую он умел, — «вставай-вставай», и еще раз — «вставай-вставай», и вечером это, конечно, означало не «вставай», а «ложись», но ничего другого у Зорина на горне почему-то не выходило, и тогда все бежали умываться, быстро раздевались и ложились в постели, и обязательно просили ее рассказать сказку, — и Таня уже рассказывала девочкам не одну сказку, не целиком за вечер, конечно, а постепенно, с продолжением, и некоторые даже по
