Соль неба - Андрей Маркович Максимов

– Чего молчишь-то?

– Переживаю за ваши переживания, – честно ответила Ариадна. – Хотя суть их понять и не умею.

– Ачего переживания? Чего? – Тимофей вздохнул. – Стыдобища одна, говорю же. Человек принес в Храм книгу… Толстая, убить можно такой, если рассвирепеть… Не припомню названия… Православное что-то такое… Не помню, – старик усмехнулся: – Слово стало модным: «православный». Раньше «коммунистический» в моде было, теперь «православный». Что там в суть слова никто особо не вдумывался, что, похоже, тут не вдумываются…

И снова замолчал отец Тимофей, но тут уже Ариадна все-таки решилась спросить, чтобы понять окончание истории:

– Так, а стыдобища-то в чем?

– Так, а в чем? Приносит книжку. Издана шикарно. Про православие людям, значит, решили рассказать. И вот пятьсот страниц понаписано про то, как устроен Храм, про посты, про Евангелие… И сто страниц – в пять раз менее! – про то, кто может назвать себя христианином, что такое грех, что такое совесть и в чем суть молитвы… Пять страничек про совесть. Пять! И десять про устройство Храма. Не стыдобища ли?

– Так разве ж про Евангелие святое и про устройство Храма не важно знать?

– Да важно, конечно, важно! – Отец Тимофей аж взвился из-за стола. – А про совесть не требуется? А про грех? А про правду и ложь?

Знала Ариадна: не любит отец Тимофей, чтобы она с ним спорила. Да и нелепое дело: с отцом Тимофеем в споре столкнуться, он ведь всяко прав окажется. Причем не голосом возьмет, не давлением, а логикой безупречной и ясной. Всегда так было.

Однако не выдержала и спросила. Точнее, попробовала спросить:

– Но ведь… Я не знаю, как сказать… Вот, например, устройство Храма или правила поста… Эти, так сказать, формальные вещи, но они же важны…

И тут же замолкла под буравящим взглядом отца Тимофея.

– Нет у православия никакой формальности. Любой ритуал прожить надо, иначе нет в нем смысла, – жестко сказал отец Тимофей. – В Православии форма – это тоже содержание. Как в природе.

Вот дерево растет – к небу тянется, ствол – это форма или содержание? Сосна и куст – что у них разное: форма или содержание? Река течет, извивы ее течения – суть или форма? И если тело человека – Храм души, то разве оно форма только или содержание также? Придумали тоже: форма, содержание… От лукавого все это. От умничания, то есть от гордыни, как и все грехи. В мире одно только есть: суть, когда форма и содержание – одно и неразрывно. Православие – это…

Но закончить отец Тимофей не успел – в дверь дома робко постучали.

Ариадна пошла посмотреть – кто.

Она знала: кто бы и когда ни приходил в дом – гостя первым делом следует отвести помыть руки и пригласить к столу чаевничать.

Ариадна запомнила это с того давнего дня, когда доложила отцу Тимофею:

– К вам там мужчина какой-то. Говорит: про жизнь поговорить хочет, и причем только с вами.

– Человек– не собака, чтобы возле двери топтаться. Зови немедленно. – Отец Тимофей просверлил взглядом.

Ариадна и запомнила.

На кухню вошла женщина лет сорока с неловко накрашенными глазами, которые – как, впрочем, и у всех жителей Забавино – глядели на мир одновременно испуганно и виновато. В каждом ее движении ощущались усталость и печаль. Как и большинство забавинцев, женщина не проживала жизнь, а преодолевала бесконечные порывы встречного ветра.

Рядом с ней переминался с ноги на ногу мальчишка лет тринадцати. Он уже научился виноватить свой взгляд, но пока еще это требовало некоторых усилий: сами по себе глаза смотрели раскованно и свободно, поэтому парень старался глядеть в пол.

– Алевтина, – представилась женщина. – А это сынок, оболтус мой, Сашка.

Ариадна предложила гостям чаю, но те наотрез отказались.

– Садитесь, – сказал отец Тимофей. – Ну что, Алевтина, пришла ко мне парня своего ругать?

– Так а как же не ругать его? – вскричала Алевтина, присаживаясь на край табуретки. – Как же не ругать? Совсем от рук отбился. Учиться не хочет.

– Чему? – неожиданно спросил отец Тимофей. – Чему учиться не хочет?

Мальчишка продолжал стоять. А потому посмотрел на отца Тимофея сверху вниз и непроизвольно улыбнулся.

– Так это… – Алевтина глянула на сына, будто ища поддержки. – Ничему не хочет. Вообще. Из школы убегает…

– Куда?

– Так это… Из школы… Куда… Курить и пить… Куда ж еще?

– Убегаешь? – спросил отец Тимофей и тут же добавил: – А чего стоишь-то? Стоя не так страшно, что ли?

– Ага. – Мальчишка снова улыбнулся.

– Ну, ладно. Стой. Так чего, убегаешь из школы? Нет ли?

Мальчишка вздохнул:

– Один раз убежал. У нас корова… Корова у нас есть… Зорька… Ну и вот… Она отелиться должна была, я пошел смотреть. Интересно было, как теленок рождается. И еще один раз убежал… Это когда к мамке мужик один зачастил… Ну, это… Как я в школу, так он – к нам… Ну и вот. Я хотел посмотреть, чего они делать будут с мамкой.

– Это отношения к делу не имеет, – встрепенулась Алевтина. – Мало ли чего у меня как… Отец-то его, Пашка, в речке утонул два… Нет, три уже года тому. Три года, Господи!.. Ну и вот… Главное, я говорила ему: «Пашка, выпьешь ежели – не ходи на речку освежаться». А он не послушал… Вообще не слушал меня… Не важно. Одна вот живу. – Алевтина вздохнула. – Совсем от рук отбился парень. Учиться, говорю, не хочет. За уроки подзатыльниками загоняю… Грубит. Уж и не знаю, что делать. Вы, батюшка, может, сказали бы ему что? Вы ведь умеете слова находить душевные. Может, подействует на него как-то? Я прям не знаю, как и быть… И спросить, главное, не у кого… Учителя только жалуются на него, а как быть – не посоветуют.

Отец Тимофей взял сушку. Грыз долго со смаком.

Вдруг спросил мальчишку:

– Сушку хочешь?

– Мм-мм, – буркнул тот.

Алевтина открыла было рот – возразить, мол, неудобно у батюшки сушками побираться, но под взглядом отца Тимофея осеклась.

Мальчишка схватил сушку, начал грызть по чуть-чуть, продлевая удовольствие. Почувствовал, что стало ему спокойней: то ли от сушки этой домашней, то ли от взгляда отца Тимофея, в котором вовсе не ощущалось привычной для парня воспитательной злобы.

– Ты бы с мальчишкой нас познакомила, что ли, – вздохнул отец Тимофей. – А то сама представилась, а парень-то…

– Сашка его зовут.

– А еще он кто? – Отец Тимофей смотрел хитро.

– В смысле? – не поняла Алевтина.

– Кто он? – спрашиваю.

– Сын мой.

– А еще?

– Хулиган же, говорю. Учиться не хочет, дрянь такая…

– Хулиган, дрянь такая, – печально повторил