Семь дней в июне - Тиа Уильямс
К тому же, если ее исключат из школы – это еще не конец света. Одри и так уже сомневалась насчет своей частной школы. Здесь все было понарошку. Втайне она мечтала попасть в государственную школу, чтобы испытать настоящее притеснение. Там она могла бы добиться наибольших перемен.
«Как я могу говорить, что приобщилась к культуре, когда меня окружает столько бесполезного изобилия? – думала она. – Частная школа – это устаревшая, классовая концепция».
В Чеширской подготовительной школе Одри задыхалась. И, возможно, в этом была разница между Евой и Одри. Ева смирилась с тем, что ее душат. Но Одри хотела чувствовать вкус жизни, чувствовать весь мир, делать что-то, ходить куда-то. Быть авантюристкой. Как тетя Сиси! Или бабушка Лизетт.
Одри хотела бы получше познакомиться с бабушкой Лизетт. Они общались по видеосвязи в дни рождения и праздники, но в Бруклин она приезжала всего пару раз. Ева сказала, что Лизетт боялась летать на самолете, к тому же они всегда были слишком заняты учебой и работой, чтобы много путешествовать, но Одри всегда удивлялась, почему бабушка Лизетт не занимала в их жизни больше места.
Ева рассказывала о Лизетт удивительные истории. Слишком красивая, слишком уникальная, слишком сильная для этого мира. Когда преподаватель современного искусства Одри задал им последний проект – нарисовать икону феминизма, она сразу решила, что нарисует ее. Бабушку. Лизетт, которая выиграла миллион титулов в печально известной расистской, женоненавистнической индустрии конкурсов красоты и, не имея ни образования, ни средств, начала карьеру модели и путешествовала по миру вместе с дочерью. Ева часто рассказывала о годах, проведенных в Швейцарии. А потом бабушка Лизетт умудрилась отправить дочь в Принстон! Разве не все было ей подвластно?
Бабушка Лизетт была воплощением настоящей американской истории успеха.
«Она бы любила меня», – размышляла Одри, мысленно заглушая тирады Парсли.
В то время как Одри грустила, наблюдающий за ней администратор, мистер Джош, тихо выходил из себя. Его белокурый высоко взбитый чуб вспотел у линии роста волос, а персиково-кремовый цвет лица стал румяным. Весь день он как приклеенный следил за сообщениями в телефоне на канале Book Twitter, читая сплетни со ссылками из Lit Hub, LiteraryGossipBlog, BookBiz и так далее.
Теперь он расхаживал взад-вперед перед доской, ожидая возможности прервать девочек. Наконец Парсли сделала паузу, чтобы перевести дух. И тогда, собрав все свое обаяние, благодаря которому он держался на плаву в Вандербильте, хотя на самом деле хотел отрастить волосы до колен, взобраться на гору Килиманджаро и написать об этом путешествии, как Шерил Стрэйд[96], только с мужской точки зрения, подошел к стулу Одри.
– Здравствуйте, девочки. Как дела?
– Мы в порядке, мистер Джош, – сказала Одри. – Мы не слишком много болтаем?
– Нет, нет, все в порядке! Одри, могу я поговорить с тобой минутку?
Ее сердце упало. Боже, что делать? Натянув улыбку, она ответила:
– Конечно. Все в порядке?
– Нет, нет! Ты замечательная. Просто… простите, я нервничаю. – Он затрясся всем телом, как мокрая собака, и начал сначала: – Одри, твоя мама знает Шейна Холла?
Нахмурившись, она спросила:
– Кого?
– Шейн Холл, такой романист. Он написал «Восемь» и «Пилу».
– А, его. – Она сморщила нос.
Шейн Холл писал книги, которые она называла книгами из поезда F: твердые обложки, которые взрослые берут с собой в метро, чтобы притворяться, будто читают важную и культурно значимую книгу. Одри читала запоем, но не увлекалась книгами из поезда F. Однако об этом писателе она кое-что знала.
– Его, кажется, привлекали за вождение в нетрезвом виде или что-то в этом роде? – спросила Одри. – Вроде показывали в новостях. Моя мама не водит компанию с такими писателями.
– Шейн Холл, – задумчиво сказала Парсли. – Его имя звучит как название общежития.
– Мне кажется, твоя мама определенно с ним знакома, – сказал мистер Джош, поднося айфон к лицу Одри.
На экране была мама Одри, прижавшаяся к Шейну Холлу на скамейке. Она ела мороженое. Выглядела счастливее, чем Одри когда-либо такой ее помнила. Счастье другого рода. Счастье, которое говорит о том, что человек переживает лучшие мгновения. Счастье, которое совсем не сдерживается надоедливой дочерью.
«Мама встречается с этим мужчиной? – задалась она вопросом, в голове закружился вихрь смятения и обиды. – Она влюблена? К чему тогда была эта речь и рассуждения на тему “у кого есть время на свидания”? Почему она мне солгала? Она где-то там, счастлива, а я чувствую себя виноватой?»
– Как бы то ни было, – продолжал мистер Джош, о присутствии которого Одри забыла, – Шейн Холл – мой любимый автор. И у меня есть рукопись, которую я мечтаю ему показать. Убить готов ради этого. Рукопись у меня на флешке. Как ты думаешь, если я дам ее тебе, ты сможешь передать файл своей маме?
И тогда, впервые за все годы в школе, Одри забыла о приличиях.
– Можно один вопрос, мистер Джош?
– Да?
– ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ДЕРЬМОВАЯ У МЕНЯ ЖИЗНЬ? – простонала Одри.
Потом сразу извинилась. И разрыдалась.
Глава 15. «Дом снов»
Для двух циничных скептиков, таких как Ева и Шейн, на входе «Дом снов» показался слишком серьезным.
ПРАВИЛА «ДОМА СНОВ»Добро пожаловать в «Дом снов». У нас не разрешается курить, есть, пить, пользоваться мобильными телефонами, фотографировать, разговаривать шепотом, прикасаться друг к другу или обмениваться биологическими жидкостями. Это безопасное пространство, не делайте его неприятным. Пожалуйста, оставьте ценные вещи в шкафчике. Если вы находитесь в ПРИВАТНОЙ комнате, не стесняйтесь закрывать дверь, но замков у нас нет. Каждый гость получает свежевыстиранную подушку и одеяло (выстирано в нашей экологичной прачечной!), по окончании сеанса, пожалуйста, бросьте их в корзину для белья. По истечении времени сеанса ваш гид по сну слегка подтолкнет вас. Пожалуйста, не бейте гида по сну, он/она просто выполняет свою работу.
А в чем заключается ваша работа, спросите вы? Сделать три вещи: Расслабиться! Восстановиться! Подзарядиться!
«Спи, убаюкан пеньем херувимов!» Гамлет[97]
Когда они вошли, похожий на газель гид вручил им свежевыстиранные плюшевые подушки и одеяла. Предположив, что они вместе, гид провел их в отдельную комнату. Расположенный на первых двух этажах классического эдвардианского особняка коридор, от которого расходились комнаты, действительно превратили в чертог сна. Соблюдать полную тишину не требовалось, поэтому то и дело слышался легкий шепот под трудноуловимое звуковое сопровождение. Дымно-сладкий аромат благовоний ненавязчиво тек по коридорам, комнаты были погружены в темноту, лишь на стенах светились навевающие дремоту картины. В одной комнате мягко пульсировали голубые точки. Другая комната светилась желтоватым огнем из-за образа костра на стене – настолько реалистичного, что Ева, проходя мимо, почти ощущала его тепло.
Люди дремали на полу, на массивных подушках, их кожа светилась разными
