Ксения Букша - Дом, который построим мы
Ян Владиславович растерянно моргнул пару раз, - тут растерялся бы и лучший менеджер, чем он. - "Ах, не быть мне человеком частным! И не быть мне человеком счастливым!" - подумал он.
- Вы понимаете, советник? - спросил он Ферга.
- О да! - сказал Ферг, ничего не понимая. - Да!
Глава 13: Из себя
Как холодные звуки горячих песен,
Как новая печь для четырех невинных,
Так грустна земля. Сумрак мне тесен.
Кресты правда что ль куют на спинах
Луну правда что ль земля красным выкрасила
Может там просто большая война
На закате плач и выстрелы
Чернеют травы, слипаясь, седеет сосна
Я не знаю даже право где лево
Одно только знаю, что сын, ну да это всем ведь
Ну куда я уйду от весеннего сева
В какую дружину, в какую дворскую челядь
Земля меня держит, к небу не пускает
Ключи на шее от родного дома
Сто раз замерзнет, сто раз оттает,
И стану я - может сено, а может солома
Я перепил воды из родного колодца
Переел картошки сожрал пуд соли
Я только тогда смогу бороться
Когда потечет между зубов воля
Когда поседеет сосна, почернеет солнце,
А высокое небо упадет на мое поле
Лето в столице Корпорации -Петербурге - началось необыкновенно тихо. Вообще кругом воцарилась мертвая тишина, густого синего цвета, как вода в Марианской впадине. Солнце тоже было яркое-яркое, расцвеченное слегка розовым и сиреневым. Кому-то с таким солнцем было проще. Вставай, каждый день как последний, вставай над тихой рекой - дождь не шел, и в окрестностях Северо-Запада пахло дымом.
Маки цвели одновременно с флоксами, лето не кончалось уже так давно, что все перестали думать о зиме, небо, как в Италии, было густое и не хмурилось. С моря дул ровный ветер. У собора Спаса на крови сидели художники, - навел и стер, круче, туже извивы. Чтобы прогнать тоску, Веселуха работал дни и ночи. Всю эту эпопею он рассматривал как один большой эксперимент, который был поставлен, конечно, для того, чтобы сделать выводы. Он обобщал прошедшие два года, и по временам ему казалось, что он поймал смысл, что он понял, в чем правда и суть, - и что он должен сделать, - и не раз уже сходились все расчеты, но при проверке Ян Владиславович обнаруживал, что куда-то вкралась ошибка. - "Шиш, - думал он, - я решу эту задачу, или хотя бы докажу, что..." А времени не было; Веселухе теперь приходилось быть таким, каким его хотели видеть. Ночью он ворочался, и корсет общих мнений скрипел на нем и лязгал.
- Не морите себя работой, - советовал ему Паша Ненашев.
Несколько слов о нем: он как раз построил себе и Марине дом в деревне, и они переселились туда жить. Марина хотела ребенка, но Паша говорил, что, хотя времена заметно улучшились, заводить его все же рано, поскольку "в этой стране нельзя ни в чем быть уверенным". Еще Паша обрезал свой хвостик, и теперь прическа у него была, как у пажа, зато отрастил усики и бородку. Должность "исполнительного директора" требовала от него примерно того же, чего пост министра иностранных дел, да он и был им - для Корпорации. Так вот:
- Не морите себя, - говорил Паша. - Понимаю, что все это вам в удовольствие, однако...
- Да какое теперь удовольствие, - махал рукой Веселуха.
За окном текла волнистая Нева, прозрачные струи убегали в море.
- Какое удовольствие, Паша, - безрадостно говорил Веселуха.
- Вы же спасли Россию, - возразил Паша, - вы - любимец народа. Хотя Джек Мортара до сих пор так и не понял, чем Российская держава отличается от Корпорации...
- Тем, что она не продается и не покупается, - хмуро ответил Веселуха.
- Нам, в сущности, все равно, что будут думать о нас, - сказал Паша Ненашев тихо, занимаясь своими делами, - что подумают, то и будет. Слава это не "когда тебя знают", это "когда тебя не знают", или, вернее, знают, но не тебя, а то, что о тебе думают.
Жизнь вокруг Веселухи замирала, живое было уже трудно отличить от неживого - солнце одинаково грело всех. Наталья Борисовна Денежкина жаловалась:
- Не пойму, что такое? Зрение портится, что ли? Все на одно лицо для меня стали. Раньше я людей как-то различала: теперь все одинаково милы, как цветы, но ведь одинаково, люди, такого же не было раньше?
Да, днем жутковато порой становилось, если присмотреться: солнце неизменное, все глуше росли высокие травы, все тише и выше становилось небо, и все меньше было признаков жизни во всей округе... Ночью было живее: ночью летали ночные бабочки, и ночные птицы глотали их; Нева плескалась о камни, и если не смотреть на неподвижную луну, которая проступала на вечернем небе масляным пятном, можно было подумать, что все как раньше. На кустах розовели цветы, темная зелень колыхалась, какие-то неясные звуки доносились из болот. Однажды в такую ночь Веселухе пришло в голову, что делу могут помочь сны.
- Алиса, - сказал он, возясь в темноте и устанавливая прибор у изголовья, - давай я запишу твой сон, а потом посмотрю его на видике.
- А почему ты говоришь шепотом? - спросила Алиса - впрочем, тоже очень тихо. - И зачем тебе это нужно?
- Я хочу видеть твои сны вместе с тобой, - сказал Веселуха.
- Не надо, Ян, у меня нехорошие предчувствия. Я боюсь.
Алиса лежала, из-за жары накрытая только легкой простынкой, лежала, изогнувшись, обхватив подушку. Черные волосы пеленой покрывали ее загорелую спину. Мрак, шепот, в углу букет цветов.
- Да ну, - махнул рукой Веселуха, ложась рядом. - Это на тебя погода так действует. Понимаешь, я чувствую, что это поможет понять...
- Может быть, и поможет, - сказала Алиса тоскливо, - да я-то как?
- Что с тобой будет, - возмутился Веселуха. - Еще, смотри, не заснешь у меня от страха! Не вздумай!
Веселуха обнял ее, тихо прижал, и так они лежали: часы тикали, сердца бились, и сон постепенно начал охватывать Алису, а вместе со сном сладкая тоска уходила. Все становилось просто, плоско и ясно...
Будто Веселухе надо ехать в Америку, и она, Алиса, его уговаривает:
- Все, тебе придется ехать, - сказала Алиса однажды утром. - Или, вернее, нам придется ехать вместе.
Веселуха встает, берет сигареты, зажигалку, и они едут. Земля дрожит под ними, вся в густой зелени, а Алиса все уговаривает его, хотя они уже едут туда:
- Съездишь - и забудешь про них. Лето кончится, наступит опять зима, не будет больше так жарко.
Лето выглядит и во сне так, как будто мир собирается покончить с собой, но еще не выбрал способ. Лето выглядит как затишье перед чем-то сверхъестественно ужасным.
- Поездочка в Орду, блин, - говорит сердито Ян Владиславович, и курит, глядя в облака.
Так получается, что прилетают они, когда в Америке вечер, и солнце, которое Алисе всю душу вымотало, прячется от него за землю. Оно прячется совсем, не так, как в Питере, когда видно, что солнце за землей, и если лечь отвесно, травы и холмы будут празднично светиться. Нет. Тут совсем темно, вечер синий и жаркий, весь в огнях.
Самолет садится, Веселуха вылезает из него, и Алиса сразу чует опасность. Их приглашают в машину. На дороге полно народу. По бокам, сквозя на воздухе и проблескивая огнями, стоят огромные дома. Они похожи на пачки сигарет, поставленные на ребро: синие с желтыми огнями. Как Алиса ни запрокидывает голову, огням не было в небе края.
- Удивляетесь, - замечает министр финансов Джек Мортара, - он едет рядом с ними. - Да, мы без комплексов. Это у вас защитная позиция. Вы всячески стараетесь показать, что вы - не круты. Если бы вам на самом деле было наплевать, что о вас говорят, у вас бы не было никакой позиции вообще. Вы бы долго-долго думали, прежде чем сказать, какая у вас позиция. А раз она у вас есть, значит, вы все-таки думаете, что о вас подумают. То есть, вы зажаты. Закомплексованы. С червоточинкой яблочко, а?
Веселуха не отвечает, потому что все, что он сказал, было гнусной клеветой на всех, у кого есть позиция. То есть на всех, кто старается играть красиво и вкусно для себя, не взирая на то, вкусно ли это другим. Алиса чует какую-то скрытую опасность в вечернем городском воздухе, и поэтому начеку.
- Нам важна красота, - говорит Алиса. - Красоту мы будем дарить неустанно, и от нашей красоты люди захотят творить и не захотят вытворять.
Вот примерно это или так говорит Алиса.
Машина останавливается у одной из сигаретных пачек, стоящей также ребром. Дом похож на вставшую дыбом реку, в которой сверкают рыбы, и луна устраивает пляски. Но это не отблески луны: то горят окошки дома, не все подряд (тогда дом казался бы сделанным из раскаленной проволоки), а вперемешку.
"Вот был бы финт, если бы все разом вышли из этого дома", - думает Алиса.
По бокам дома стоят еще два маленьких домика, один этажа в два, а другой - в семь; на эти дома натянута пленка, может, и стекло, а внутри огромный внутренний двор, в котором все выложено плиткой. Сам этот двор весь почти как целый город, подсвеченный по бокам рекламами и факелами. Дом, наверное, днем - белый, но так как приехали они ночью, то промежутки между окнами, а также все неосвещенные проемы и тени отливают густой синевой.
