Бельтенеброс - Антонио Муньос Молина
Очень медленно я вдыхал и выдыхал густой, насыщенный паром воздух, жемчужно-белый, словно облака, на которые я буду смотреть из овального иллюминатора, когда самолет поднимется над ними, и с предобморочной благодарностью воспринимал каждую минуту покоя, поглядывая на свое распластанное длинное тело, выступавшее из пены, простертое и живое, подобное белесому морскому существу, шевелящемуся в водорослях, поднимая со дна тонкий песок. Пар сгущался полупрозрачными призраками. Перед моими глазами вставали лица, впервые увиденные в последние дни: пятно одного лица преобразуется в другое так же, как облако сперва обретает форму львиной головы, потом предстает замком, затем — профилем с монеты и наконец расползается на отдельные белые клочья. Лицо того мужчины, что вез меня из аэропорта Флоренции, представало во всех деталях, а несколько секунд спустя начинало стираться и обретало черты Берналя, а те замещались чертами рецепциониста из флорентийского отеля «Париж», и все они на краткий миг являлись очень отчетливо, но тут же расплывались, чтобы немедленно обернуться другим лицом, теперь уже лицом Луке, потом — лицом Андраде с фото из фальшивого паспорта и еще одним, тем, что возникло в прямоугольнике смотровой щели ночного клуба «Табу». Наконец все они сошлись в одной точке, как сходятся галереи музея, в котором хранится всего один портрет, однако портрет непреходящей ценности, — лицо Ребеки Осорио, ее такой желанной копии из будущего, вернувшейся ко мне из тьмы прежних лет и воспоминания прошлой ночи, вновь настойчиво затребовавшего разрешения.
Я закрывал глаза, но все равно видел ее — она медленно вырастала над водой эманацией моего тела и горячего пара, тянущимся ростком, я сжимал крепче веки — и перед моим мысленным взором вновь возникал мгновенный блеск ее наготы, хрупкое мертвенно-бледное тело в голубом свете прожекторов: голова вдруг резко откинулась назад, словно чья-то невидимая рука схватила ее сзади за волосы и дернула. Сверкая пеной, росла она вверх, рожденная из завихрений воды, узлом крепясь к моему животу продолжительным спазмом, горячая и в то же время воображаемая, несуществующая, предлагающая себя и в то же время отталкивающая, как женщины на порнографических открытках. И вдруг меня охватил ужас при мысли, что она вовсе не недоступна. Я вылез из ванны, содрогаясь от холода и желания, увидел свое бледное тело, расколотое на куски в запотевшем зеркале, и в памяти моей всплыли цифры, нарисованные на запотевшем стекле такси привратником ночного клуба «Табу». Теперь я сам вывел их на стекле, как буквы волшебного и таинственного имени, страшась и желая, чтобы цифры немедленно исчезли из моей памяти, как только просохнет зеркало. Стекло прояснилось, словно солнце рассеяло туман, однако номер, намертво впечатанный в память, никуда не делся.
Кто-то, кто был уже не я, оттеснив меня от руля, водил моей рукой. Уже отравленный ядом воображения, нетерпеливый, решительный и трусливый, замотанный в полотенце, я сел на кровать, не отрывая взгляда от телефона на ночном столике, как человек, который с таким напряжением ждет звонка, кто поднимает трубку в тот самый момент, когда аппарат еще только собирается зазвонить. Но мне не позвонят: я сам задумал это сделать, — я или тот черный двойник, который верховодит всем, что связано с вожделением, яростно огрызаясь на мое промедление и стыд. В голове пронеслась мысль: я все еще не нашел Андраде, пистолет и паспорт теперь в его руках. Вспомнил, что у меня менее четырех часов до прибытия в аэропорт. Влажная рука легла на трубку. И я немедленно отдернул ее, будто прикоснувшись к какой-то липкой гадости на стене туннеля. Я понимал, что дежурному на рецепции надо предоставить какую-нибудь легенду — правдоподобную и двусмысленную — и аккуратно предложить денег. Тот все понял с лету, и голос в телефонной трубке зазвучал заговорщицки, он предложил позвонить за меня. Я отказался. Одну за другой набрал нужные цифры, пытаясь вообразить комнату, в которой девушка ожидает вызова. Туалетная комната с опущенными шторами, предположил я, мягкие диваны и притушенный свет. Долгие гудки повторяются до бесконечности, но никто не подходит. Я вцепился в трубку с неподвижным остервенением, умирая от страха, что никто не ответит, и почти благодаря за это.
И уже собрался ее опустить, когда мне ответил женский голос, холодный и ровный, пожалуй немного заспанный, как у телефонистки в ночную смену. Я произнес заготовленные фразы, дал название отеля. В ее ответных словах послышались нотки таинственности и осуждения, словно она скорбит о пагубных пристрастиях и слабости мужчин, но вынуждена им потакать вопреки собственным убеждениям. Мне показалось, что я щекой чувствую влагу ее дыхания, дошедшего через трубку. С суровой монотонностью рыночного торговца она принялась называть цены и имена. «Мириам, — говорила она, — Лаура, Джина». Я спросил о Ребеке, и она на несколько секунд умолкла, шумно дыша в трубку. «Да, — сказала она наконец, словно откликаясь на трудно выполнимый запрос, — и Ребека». Теперь она назвала мне другую цену, очень высокую, и спросила, как меня найти. Я назвал ей номер своей комнаты. Она заверила, что мне не придется ждать более получаса, возможно даже меньше, — все зависит от того, как скоро девушка найдет такси. И сухо, не прощаясь, повесила трубку.
Коротая время, я одевался перед зеркальной створкой шкафа. В нервном ожидании отсчитывал минуты, оставшиеся позади, и отмерял те, что еще оставались, словно перекладывал из кучки в кучку монеты тающего на глазах сокровища. Каждый раз, когда я слышал, что под окном затихает мотор автомобиля, я выходил на балкон, однако всякий раз к маркизе над входом в отель направлялась не она. Город, открываясь сверху, не был похож на испанский: выстроившиеся в ряд деревья уходят в серую даль, над белыми зданиями плещется интернационал флагов. Задернув шторы, я включил ночник. В сумраке рокот города за окном только подчеркивал тишину. Я уже видел ее мысленным взором: как она едет сюда, со свежим макияжем, сигаретой в руке, ее профиль за стеклом авто, и она смотрит, как бегут назад деревья и улицы фантастического Мадрида, злобно и презрительно гадает, каким окажется тот мужчина, который будет сжимать ее в своих объятиях всего через несколько минут. Я воображал ее быстрые шаги по тротуару — она спешит укрыться от дождя, — и как стук ее каблучков по мраморным ступеням разойдется эхом, а затем стихнет на красных коврах в холле. На этот раз я не дам ей уйти, не выпытав, кто она, почему взяла
