Клетка для бабочки - Анна Морозова
Пы сы. Что там с Полиной все-таки, блинский блин?! Разузнай вот прям немедленно! Настя».
Художник вспомнил, с каким трудом выкроил время съездить на дачу. Погулял вдоль забора своего участка, потоптался возле калитки, занесенной снегом, а потом пил кофе с молоком в уютной кухне председателя, докладывая ему, что выяснил в деканате про Полину. Жива-здорова, сдала все зачеты и один экзамен. Он ее не видел, потому что сейчас крайне редко бывает в академии и ничего у первокурсников не ведет. Вспомнил, как был ошарашен рассказом Миши об ее связи с преподавателем. Знал он этого Виктора Аркадьевича, еще до его увольнения из академии – напыщенный, самоуверенный, тяжелый человек. Нарцисс, как теперь модно называть таких типов. Ну как она вляпалась-то? А он еще обижался на девушку за ее молчание! Давно надо было все разузнать. Но такое даже в голову не приходило – не только ему, но и никому на кафедре, похоже. Поэтому услышанная новость поцарапала сердце, как тяжелый ржавый якорь, опускающийся рядом на дно.
После разговора с Антоном Никита был в некотором смятении. Ну да, он был рад опять почувствовать себя старшим, нужным, человеком, от которого что-то зависит. Первое подтверждение этому он получил благодаря статусу заложника, которым в душе очень гордился. Помочь отцу разобраться с проблемами очень воодушевляло. К тому же ему нравилось жить среди этих людей: с ним считались, относились доброжелательно и уважительно. К Антону он с первого дня знакомства проникся симпатией, и их дружба – на равных, но все же не совсем – тоже позволила ему чувствовать себя не просто нужным, но и старшим. Их вылазка на кладбище оказалась для него очень важной. От его поведения зависело самочувствие и даже здоровье другого человека, да и само пребывание на похоронах оказалось целебным пластырем на его потере, тем недостающим звеном, которое помогло перевернуть наконец страницу и жить дальше.
Но одна мысль мутным туманом отравляла сознание. Он пообещал музыку. Да, что-то он писал, и ему даже нравилось. Но он не показывал свои опыты ни одному человеку. Папа был далек от искусства, да и все время озабочен проблемами – серьезными, давящими, доводящими любящего и заботливого отца до синдрома туннельного зрения, когда видишь не сына, а взносы в школу, вечное отсутствие денег на его телефоне и необходимость покупки зимних ботинок. Друзьями в новом районе он так и не обзавелся: все силы уходили на героические поездки в музыкальную школу, оставшуюся на другом конце города, – поездки в ущерб учебе и отдыху. После получения диплома его догнали накопившиеся проблемы в учебе, и он как-то растерял, не смог сохранить товарищей по му-зыкалке. Так и варился в собственном соку, барахтаясь в полной темноте. Иногда в течение дня его настроение металось от «вот оно!» до «фигня полная» и успокаивалось на «ну, вроде ничего так… ладно, не важно». Ему было неловко перед самим собой: у отца проблемы, а он переживает, насколько удачно что-то там сочинилось. Часто музыка ему снилась, и он пытался утром восстановить хоть кусочек, но то, что казалось неземным, великолепным, передавалось лишь как отзвук той музыки. К тому же это занятие – записывать приснившуюся мелодию – казалось таким пафосным, так не соответствующим его положению, что он часто специально, будто назло себе, не записывал ее сразу, а потом дела дня затягивали, и все забывалось, лишь усиливая недовольство жизнью и собой.
Промаявшись несколько дней, Никита понял, что дальше так продолжаться не может. «Обнадежил человека, наобещал с три короба, ну что, красавчик. А дальше-то что? Тоха ведь думает, что для меня музыку сочинить – раз плюнуть, под любые стихи, в любом жанре. А я вообще не уверен, что не фигню делаю». Он знал, что ему следует пойти на консультацию к Вере, но ему было стыдно. И еще страшно – вдруг придется спешно расставаться с иллюзиями? Вера человек прямой. Как скажет: ну, Никит, это пока еще слабовато, правда… И что тогда делать? С собой, с Антоном, с их планами? Еще одно наблюдение останавливало Никиту: он заметил, что Вера стала задумчива, рассеянна, погружена в себя. «Тоже что-то решает. Или на что-то решается, – понял он. – И что я полезу к человеку?»
Его выручил Михаил Владимирович, заловив однажды в коридоре.
– С тобой что-то не так. Я хочу выяснить, все-таки отвечаю за тебя.
– Да есть одно… Но это я должен сам разобраться.
– Я пробовал сам разобраться. Это чуть не кончилось попыткой суицида и алкоголизмом.
