Пока не остыл кофе - Тосикадзу Кавагути
Услышав историю человека-мумии, Кей еще больше заинтересовалась им. Потом эта заинтересованность переросла в настоящую влюбленность. Большой человек стал первой любовью Кей. На первом свидании, стоя рядом с этим мужчиной, огромным и надежным, как скала, он вдруг поняла и тут же, ни капли не смущаясь, сказала: «Я думаю, что ты тот человек, за которого я хочу выйти замуж».
Человек-мумия несколько минут смотрел на нее с высоты своего роста и молчал, а потом произнес:
– Ты будешь работать в кафе, если мы поженимся.
С тех пор они не разлучались. Когда Кей было двадцать, а Нагаре двадцать три, они поженились.
Кей ушла за барную стойку вытирать и расставлять посуду. С кухни послышалось бульканье кофейного сифона. Котаке продолжала с беспокойством смотреть на Кей, но Казу исчезла на кухне, а Нагаре снова принялся измельчать кофейные зерна на кофемолке. По какой-то никому не известной причине женщина в платье уставилась на Кей.
– Ох! – воскликнула Котаке за миг до того, как все услышали звук разбитого стекла.
Стакан выпал из рук Кей.
– Сестренка! Ты в порядке? – запаниковала Казу.
– Прошу прощения, – смущенно проговорила Кей, наклоняясь, чтобы собрать куски разбитого стакана.
– Оставь это, сестренка, я все сделаю… – воскликнула Казу, останавливая Кей.
– …
Нагаре молча наблюдал за ними.
Котаке впервые увидела Кей в таком тяжелом состоянии. Она была медсестрой и постоянно имела дело с больными людьми, но видеть, как страдает ее подруга, было невыносимо.
– Кей, дорогая… – пробормотала она.
Фумико тоже разволновалась:
– Ты в порядке?
Происходящее привлекло и внимание Фусаги, и он поднял голову.
– Мне очень жаль.
– Я думаю, Кей должна сходить в больницу, – сказала Котаке.
– Нет, со мной все хорошо, правда…
– Но я действительно думаю…
Кей упрямо покачала головой.
Она сделала глубокий вдох и почувствовала, как тяжело стало дышать. Все оказалось хуже, чем она думала.
– …
Нагаре ничего не сказал. Он просто продолжал мрачно смотреть на Кей.
Кей глубоко вздохнула.
– Думаю, мне лучше прилечь, – сказала она и, шатаясь, пошла в подсобку. По выражению лица Нагаре она поняла, что он серьезно обеспокоен ее состоянием…
– Казу, присмотри за кафе, пожалуйста, – сказал Нагаре и последовал за Кей.
– Да, конечно, – ответила Казу, не шелохнувшись, словно ее мысли витали где-то в другом месте.
– Кофе, пожалуйста.
– Ах, да! Извините.
Очевидно, Фусаги угадал ее настроение и покорно ждал заказ. Его напоминание вернуло Казу к реальности. Внезапно она поняла, что настолько была поглощена самочувствием Кей, что до сих пор не подала Фусаги его заказ.
К концу дня гнетущая атмосфера не развеялась.
* * *
С тех пор как Кей забеременела, она каждый день разговаривала со своим ребенком. В четыре недели, возможно, слишком рано называть плод ребенком, но Кей это не смущало. Она считала время, проведенное за этими разговорами, самым счастливым в своей жизни.
– Посмотри! Это твой папа!
– Мой папа?
– Да!
– Он огромный!
– Да, но у него не только огромное тело. Еще у него огромное сердце! Он очень добрый, любящий папа.
– О боже! Не могу дождаться.
– Папа и мама тоже не могут дождаться встречи с тобой, милый!
Таким было содержание этих разговоров, в которых Кей, конечно же, играла обе роли. Но несмотря на счастье, которое она испытывала, ее состояние ухудшалось с развитием беременности. На пятой неделе, когда в матке сформировался эмбрион размером один или два миллиметра и уже можно было слышать сердце малыша, а органы его тела начали быстро формироваться, беременность стала подрывать здоровье Кей.
У нее возникали приступы жара, ее лихорадило. Она ощущала вялость и сонливость. Ей казалось, что привычные продукты изменили свой вкус. Настроение постоянно менялось – тревога, гнев, апатия…
Кей не жаловалась, она с детства привыкла не жаловаться на плохое самочувствие.
Однако в течение нескольких последних дней состояние Кей стремительно ухудшалось. Два дня назад Нагаре проконсультировался с ее лечащим врачом:
«Скажу прямо, сердце вашей жены может не выдержать роды. С шестой недели начнется тошнота по утрам, ей понадобится госпитализация. Если она решит оставить ребенка, то должна осознать, что шансов на то, что они оба выживут, очень мало. Даже если и она, и ребенок выживут после родов, ее организму будет нанесен огромный урон. Это существенно сократит продолжительность ее жизни».
На минуту задумавшись, врач добавил: «Обычно аборты делают на сроке от шести до двенадцати недель. В случае с вашей женой, если она решит прервать беременность, это должно быть сделано как можно раньше…»
Вернувшись домой, Нагаре честно передал Кей слова доктора. Когда он закончил, Кей просто кивнула.
– Я знаю, – это все, что она сказала.
* * *
После закрытия кафе Нагаре сидел один за барной стойкой. Помещение было освещено только настенными светильниками. Перед Нагаре лежали несколько небольших бумажных журавликов. Он сложил их из салфеток. Единственным звуком, который нарушал тишину в маленьком зале, было тиканье настенных часов. Единственным движением – движение рук Нагаре.
Дзинь-дзинь
Прозвенел дверной колокольчик, Нагаре не отреагировал на этот звук, он медленно поставил на барную стойку еще одного журавлика. Котаке вошла в кафе. Она решила зайти сюда по дороге домой, потому что беспокоилась за Кей.
– …
Нагаре кивнул, не отрывая глаз от бумажных птиц на барной стойке. Котаке стояла у входа.
– Как дела у Кей? – спросила она. Котаке узнала о беременности Кей вскоре после того, как об этом стало известно самой Кей. Она никогда не думала, что это так подорвет здоровье молодой женщины. Котаке выглядела такой же обеспокоенной, как и несколькими часами раньше.
Нагаре ответил не сразу. Он взял еще одну салфетку и начал складывать ее.
– Она как-то справляется, – сказал он.
Котаке села за стойку.
– …
Нагаре почесал кончик носа.
– Извините, я так сильно беспокоюсь… – произнес он с виноватым видом.
– О, не переживай… Но разве она не должна быть в больнице?
– Я говорил ей, что должна, но она и слушать не хочет.
– Да, но…
– …
Нагаре закончил складывать бумажного журавлика и посмотрел на Котаке.
– Я был против того, чтобы она оставляла ребенка, – пробормотал Нагаре так тихо, что если бы кафе не было таким маленьким,
