Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес
– Ну, этих денег нечего жалеть, – сказала Вершина, – во сне мало ли что увидишь.
– А мне так страсть как жалко этих денег, – простодушно сказала Марта, – целых сто рублей!
На глазах у нее навернулись слезы, и она принужденно засмеялась, чтобы не заплакать. Мурин суетливо полез в карман, восклицая:
– Матушка, Марта Станиславовна, да вы не жалейте, мы сейчас это поправим!
Он достал из бумажника сторублевку, положил ее перед Мартою на стол, хлопнул по ней ладонью и крикнул:
– Извольте! Уж эту никто не отнимет.
Марта обрадовалась было, но потом ярко покраснела и смущенно сказала:
– Ах, что это вы, Владимир Иванович, разве я к тому! Я не возьму, что это вы, право!
– Нет, уж не извольте обижать, – сказал Мурин, посмеиваясь и не убирая денег, – пусть уж, значит, сон в руку будет.
– Да нет, как же, мне стыдно, я ни за что не возьму, – отнекивалась Марта, жадными глазами посматривая на сторублевку.
– Чего кобянитесь, коли дают, – сказал Виткевич, – вот ведь счастье людям валится само в руки, – сказал он с завистливым вздохом.
Мурин стал перед Мартою и воскликнул убеждающим голосом:
– Матушка, Марта Станиславовна, верьте слову, я от всей души, – берите, пожалуйста! А коли даром не хотите, так это за то, чтобы вы за моим Ванюшкой посмотрели. То, что мы сговорились с Натальей Афанасьевной, то так и будет, а это, значит, вам, – за посмотренье, значит.
– Да как же так, это очень много, – нерешительно сказала Марта.
– За первые полгода, – сказал Мурин и поклонился Марте в пояс, – уж не обидьте, возьмите, и уж будьте вы моему Ванюшке за-место старшей сестрицы.
– Ну, что же, Марта, бери, – сказала Вершина, – благодари Владимира Иваныча.
Марта, стыдливо и радостно краснея, взяла деньги. Мурин принялся горячо ее благодарить.
– Сватайся сразу, дешевле будет, – с яростью сказал Передонов, – ишь как разгрибанился!
Виткевич захохотал, а остальные сделали вид, что не слышали. Вершина начала было рассказывать свой сон, – Передонов не дослушал и стал прощаться. Мурин пригласил его к себе на вечер.
– Ко всенощной надо, – сказал Передонов.
– Что это Ардальон Борисыч такое к церкви получил усердие, – с сухим и быстрым смешком сказала Вершина.
– Я всегда, – отвечал он, – я в бога верую, не так, как другие. Может быть, я один в гимназии такой. За то меня и преследуют. Директор – безбожник.
– Когда будет свободно, сами назначьте, – сказал Мурин.
Передонов сказал, сердито комкая фуражку:
– Мне по гостям некогда ходить. Но сейчас же вспомнил, что Мурин вкусно кормит и хорошо поит, и сказал:
– Ну, в понедельник я могу притти.
Мурин пришел в восторг и стал было звать Вершину и Марту. Но Передонов сказал:
– Нет, дам не надо. А то напьешься да еще ляпнешь что-нибудь без предварительной цензуры, так при дамах неудобно.
Когда Передонов ушел, Вершина, усмехаясь, сказала:
– Чудит Ардальон Борисыч. Очень уж ему инспектором хочется быть, а Варвара его, должно быть, за нос водит. Вот он и куролесит.
Владя, – он при Передонове прятался, – вышел и сказал со злорадною усмешкою:
– А слесарята узнали от кого-то, что это Передонов их выдал.
– Они ему стекла побьют! – с радостным хохотом воскликнул Виткевич.
На улице все казалось Передонову враждебным и зловещим. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова. Этот баран был так похож на Володина, что Передонов испугался. Он думал, что, может быть, Володин оборачивается бараном, чтобы следить.
«Почем мы знаем, – думал он, – может быть, это и можно; наука еще не дошла, а может быть, кто-нибудь и знает. Ведь вот французы – ученый народ, а у них в Париже завелись волшебники да маги», – думал Передонов. И страшно ему стало. «Еще лягаться начнет этот баран», – думал он.
Баран заблеял, и это было похоже на смех у Володина, резкий, пронзительный неприятный.
Встретился опять жандармский офицер. Передонов подошел к нему и шопотом сказал:
– Вы послеживайте за Адаменко. Она переписывается с социалистами, да она и сама такая.
Рубовский молча и с удивлением посмотрел на него. Передонов пошел дальше и думал тоскливо.
«Что это он все попадается? Все следит за мною и городовых везде наставил».
Грязные улицы, пасмурное небо, жалкие домишки, оборванные, вялые дети – ото всего веяло тоскою, одичалостью, неизбывною печалью.
«Это – нехороший город, – думал Передонов, – и люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать в другой город, где все учителя будут кланяться низенько, а все школьники будут бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете».
– Господин инспектор второго района Рубанской губернии, – бормотал он себе под нос, – его высокородие, статский советник Передонов. Вот как! Знай наших! Его превосходительство, господин директор народных училищ Рубанской губернии, действительный статский советник Передонов. Шапки долой! В отставку подавайте! Вон! Я вас подтяну!
Лицо у Передонова делалось надменным, он получал уже в своем скудном воображении долю власти.
Когда Передонов пришел домой, он услышал, еще снимая пальто, доносившиеся из столовой резкие звуки, – это смеялся Володин. Сердце у Передонова упало.
«Успел уже и сюда прибежать, – подумал он: – может быть, сговариваются с Варварою, как бы меня околпачить. Потому и смеется, – рад, что Варвара с ним заодно».
Тоскливый, злой вошел он в столовую. Уже было накрыто к обеду. Варвара с озабоченным лицом встретила Передонова.
– Ардальон Борисыч! – воскликнула она, – у нас-то какое приключение! Кот сбежал.
– Ну, – крикнул Передонов с выражением ужаса на лице. – Зачем же вы его отпустили?
– Что же мне за хвост его к юбке пришить? – досадливо спросила Варвара.
Володин хихикнул. Передонов думал, что кот отправился, может быть, к жандармскому и там вымурлычит все, что знает о Передонове, и о том, куда и зачем Передонов ходил по ночам, – все откроет да еще и того примяукает, чего и не было. Беды! Передонов сел на стул у стола, опустил голову и, комкая конец у скатерти, погрузился в грустные размышления.
– Это уж завсегда коты изволят на старую квартиру сбегать, – сказал Володин, – потому как кошки к месту привыкают, а не к хозяину. Кошку надо закружить, как переносить на новую квартиру, и дороги ей не показывать, а то непременно убежит.
Передонов слушал с утешением.
– Так ты думаешь, Павлуша, что он на старую квартиру сбежал? – спросил он.
– Беспременно так, Ардаша, – отвечал Володин.
Передонов встал и крикнул:
– Ну так выпьем, Павлушка!
Володин захихикал.
– Это можно, Ардаша, – сказал он, – выпить завсегда даже очень можно.
– А кота достать надо оттуда! – решил Передонов.
– Сокровище! – ухмыляясь, отвечала Варвара, – вот после обеда пошлю Клавдюшку.
Сели обедать. Володин был весел, болтал и смеялся. Смех его звучал для Передонова как блеянье того барана на улице.
«И чего он злоумышляет? – думал Передонов, – много ли ему надо?»
И подумал Передонов, что, может быть, удастся задобрить Володина.
– Слушай, Павлуша, – сказал он, – если ты не станешь мне вредить, то я тебе буду леденцов покупать по фунту в неделю, самый первый сорт, – соси себе за мое здоровье.
Володин засмеялся, но тотчас же сделал обиженное лицо и сказал:
– Я, Ардальон Борисыч, вам вредить не согласен, а только мне леденцов не надо, потому как я их не люблю.
Передонов приуныл. Варвара, ухмыляючись, сказала:
– Полно тебе петрушку валять, Ардальон Борисыч. Чем он тебе может навредить?
– Напакостить всякий дурак может, – уныло сказал Передонов.
Володин обиженно выпятил губы, покачал головою и сказал:
– Если вы, Ардальон Борисыч, так обо мне понимаете, то одно только могу сказать: благодарю покорно. Если вы обо мне так, то что же я после этого должен делать? Как это я должен понимать, в каком смысле?
– Выпей водки, Павлуша, и мне налей, – сказал Передонов.
– Вы на него не смотрите, Павел Васильевич, – утешала Володина Варвара, – он ведь это так говорит, душа не знает, что язык болтает.
Володин замолчал и, храня обиженный вид, принялся наливать водку из графина в рюмки. Варвара сказала, ухмыляясь:
– Как же это, Ардальон Борисыч, ты не боишься от него водку пить? Ведь он ее, может быть, наговорил, – вот он что-то губами разводит.
На лице у Передонова изобразился ужас. Он схватил налитую Володиным рюмку, выплеснул из нее водку на пол и закричал:
– Чур меня, чур, чур, чур! Заговор на заговорщика, злому языку сохнуть, черному глазу лопнуть. Ему карачун, меня чур-перечур.
Потом повернулся к Володину с озлобленным лицом, показал кукиш и сказал:
