Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)
- Сильвия! - воскликнул возбужденно Иван, схватив генерала за руку. Стоявшие вокруг них обернулись, но генерал не обратил на них никакого внимания.
- Да, она, - продолжал он. - Потом мы сражались с ней до Победы и вместе вошли с нашими в Париж. Как она была умна и изобретательна! Как бесстрашно ходила по острию ножа! Дважды ее хватали немцы. В первый раз ей удалось бежать самой. Во второй она оказалась в лапах гестапо. Отбивали целым отрядом мак за несколько часов до расстрела. Тогда-то она мне и рассказала о вас, Ив.
- А что сейчас? - Иван задал этот вопрос тихо, глядя в землю.
- Сейчас? - генерал взял с бара два двойных виски, слил их в один стакан, приготовил то же для Ивана. - Сейчас она живет в Клермон-Ферране. Он бросил искоса взгляд на собеседника, добавил: - Замуж так и не вышла, хотя женихов было предостаточно.
Они выпили без тостов, однако обоим было понятно - пьют за нее, за Сильвию.
- Кстати, - генерал достал из внутреннего кармана френча плотный конверт, - вот как она выглядит сегодня.
С фотографии на Ивана глядела Сильвия, его Сильвия - такая же молодая, с той же чарующей улыбкой, живая Артемида. Справа от нее стоял мальчик, худенький, большеглазый.
- Это ее сын, - пояснил генерал.
- Сколько ему лет?
- Дайте-ка вспомнить, - он наморщил лоб, хмыкнул. - Надо же, месяц назад мы виделись в Дижоне на ежегодной встрече ветеранов Сопротивления. Тогда она мне карточку эту и подарила, тогда же я и спросил ее... ага, вспомнил - девять, ему девять лет. И зовут его тоже Ив.
- Ведь это же... - произнес негромко Иван и смолк. Из динамиков хлынула веселая мелодия. Генерал коснулся руками ушей, улыбнулся: "Не слышу. Если хотите черкнуть письмецо Сильвии, у меня есть ее адрес. Позвоните!" Молодая дама увлекла его за собой и Иван остался один среди жующих, пьющих, говорящих, смеющихся людей. "Господи, у меня где-то за тысячи километров отсюда ребенок, мальчик, сын. От женщины, которая мне бесконечно дорога, близка, понятна. И я могу никогда не увидеть моего сына, никогда не обнять больше эту женщину. Почему так нелепо, так чудовищно несправедливо устроен этот мир?" Рассеянно глядя на размытые пятна лиц, он медленно брел по направлению к выходу. Кто-то легко тронул его за локоть. Он оглянулся. Молодой человек - усы, большие выразительные глаза, нарядная прическа - протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги. "Таким, наверное, был юный Мопассан", - подумал он, разворачивая лист. На нем был размашистым почерком написан адрес Сильвии. Сверху была прихвачена изящной скрепкой визитная карточка генерала.
В тот же вечер, вернувшись с приема, он сел за письмо. Но оно никак не вытанцовывалось - то получалось слезливым, то слащавым, то выспренним. Наконец, он решил описать кратко все основные события за минувшие годы, уделив каждому страницу. Получилось довольно сухо, но, хорошо зная Сильвию, он был уверен - именно это будет ей наиболее интересно. Психологические нюансы, эволюция чувств под воздействием растущей временной пропасти, красочно и детально выписанные воспоминания прожитых за океаном лет (безумные уик-энды, чарующая поездка в Йеллоустоунский парк, наслаждения музыкой, спортом, театром) - все это он подарит ей в последующих эпистолах, непременно подарит. Сейчас же предельно важно сообщить: он жив, все эти годы были насыщены непрерывным творчеством ума, все эти годы он бережно нес в сердце ее образ - чистый, светлый, любимый. Остальное потом, даже вопросы о сыне, ведь, может быть, она сама откроет ему эту тайну.
На следующий день по дороге в институт - главный административный корпус находился в Гранатном переулке напротив Дома Архитекторов - Иван велел шоферу подъехать на Кировскую к Главпочтамту. Он сам решил отправить письмо и подошел к окошку международных отправлений, за которым скучала пышная блондинка в игривой шелковой кофточке, с трудом прикрывавшей ее дородство. "Франция? - оживилась она. - Вот куда я мечтала бы смотаться на годик-другой". "Только тебя там и ждали! - съехидничала девица за соседним окном, принимавшая бандероли по Союзу - юркая, худенькая брюнетка с крысиным личиком. - Там шлюха - профессия национальная. Верно я говорю, дядя?" - и она, улыбнувшись, подмигнула Ивану. "А вы, тетя, думаете, их у нас меньше?" - мысленно спросил он, молча взял квитанцию и в скверном настроении направился к выходу. И пока он шел к машине, стоявшей где-то напротив станции метро, гадливая улыбочка крыски преследовала его.
Прошло более полугода. Ответа от Сильвии не было. Иван терялся в догадках: то ли его весточка затерялась, то ли ее; то ли она решила не вступать в переписку - заболела, вышла-таки замуж, куда-то уехала - хотя бы в Новую Каледонию. Он осунулся, посуровел, замкнулся. И, как это чаще всего бывает, нежданно-негаданно пришла беда. И не одна. Воистину - "Пришла беда - отворяй ворота". На очередном, плановом заседании парткома института его секретарь Мария Трофимовна Бивень, после того, как была исчерпана повестка дня, своим знаменитым на весь район зычным голосом объявила:
- Членов парткома прошу задержаться. Есть поручение райкома.
Комсомольские и профсоюзные активисты, редактор и корреспонденты институтской многотиражки, заместители директора и деканы быстро покинули кабинет.
- Pitiful is the fate of outcasts! - вздохнув и воздев руку над головой, нараспев произнес Чижак, выходя последним. Бивень проводила его убийственным взглядом:
- Тарабарщины нам не хватает!
- Шекспир! - смеясь, пояснил Иван.
- Пушкиным, Пушкиным следует увлекаться! - парировала Бивень. Оправила борта бежевого костюма, ладно облегавшего ее могучую фигуру, громко прочистила нос и, глядя в упор на Ивана, заговорила:
- Партия разворачивает борьбу за чистоту советской науки, за ее несомненный приоритет в ведущих, фундаментальных областях и направлениях. Историческая справедливость требует, чтобы величайшие вклады Ломоносова и Лобачевского, Павлова и Менделеева, Сеченова и Пирогова, Вернадского и Циолковского в мировую научную сокровищницу были оценены по праву. А то ведь у нас на каждом университетском и институтском углу только и слышишь Эйнштейн да Ньютон, Резерфорд да Максвелл, словом, сплошные Гуттенберги да Цуккерманы. При всем при этом мы-то с вами что, кто, откуда? Иваны, не помнящие родства? Безродные космополиты? - Мария Трофимовна смахнула мощной дланью пот с крупного носа, отвислых щек, изрезанного глубокими морщинами лба, порылась в большой кожаной сумке, выбрасывая из нее на стол ключи, газеты, блокноты, клочки бумаги. Наконец, вытащила то, что искала - книгу в твердом переплете, показала обложку Ивану:
- Это ведь ваша "работа"?
Слово "работа" она произнесла с нескрываемым осуждением. - Ваша? Разумеется.
Иван крайне удивился, увидев в руках Бивень свою книгу. Еще сегодня он звонил директору "Учпедгиза" и тот клятвенно уверял его, что сигнала они до сих пор не получили. Это была та долгожданная монография "Американская система образования - свершения, проблемы, планы". И ее он вынашивал в раздумьях и мыслях - как мать ребенка под своим сердцем, писал долгими ночами, переписывал целые главы, консультировался с самыми прогрессивными умами отечественной педагогики. Три дня назад на совещании в министерстве Калашников показал ему, как он сказал, первый и пока единственный экземпляр.
- Мне так не терпелось ознакомиться с вашей работой , - сказал министр Ивану. - Учпедгизовцы мне и потрафили. Знакомлюсь, знаете ли с превеликим любопытством. Да-с!
И он улыбнулся. И улыбка его показалась Ивану хищной. И злорадной. Министр дал трепетавшему автору подержать его детище в руках, но тут же и отобрал.
- Хочу вечерком дочитать. А вы получите в издательстве ваши авторские экземпляры.
И вот она, его книга, в руках у Бивень, а у него ее до сих пор нет.
- Монография! Пятьсот с лишним страниц текста, - продолжала Мария Трофимовна. - И все во славу просвещения самой кровавой, самой реакционной, самой враждебной нам страны - Соединенных Штатов Америки. Оказывается, капитал?его препохабие имеет лучшие в мире школы, лучших преподавателей и тамошние университеты готовят лучших на земле специалистов.
Лица членов парткома выражали недоумение, удивление. Заместитель секретаря, заведующий кафедрой философии, Муромцев, с которым Иван советовался по новейшим направлениям американской нравственно-воспитательной мысли, с явным сомнением в голосе спросил Ивана:
- Это что - правда? Я же знакомился со многими главами. Там ничего даже отдаленно похожего на то, о чем говорит Бивень, не было.
- Мария Трофимовна книгу не читала, - сдерживая желание закричать во весь голос, ответил Иван. - Так что ее мнение - некомпетентно.
- Нет, очень даже компетентно! - запальчиво возразила она. - Я действительно ваше сочинение не читала.
- Как же вы тогда... - перебил ее с возмущением Муромцев.
- А вот так же! - не дала ему продолжить Бивень. - Я была сегодня в министерстве и сам министр передал мне вкратце квинтэссенцию этой "монографии". Особенно его возмутили тезисы о великих преимуществах американской политехнизации школы.
