Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)
Иван знал, что Владимир Петрович Потемкин немало способствовал успешному прохождению проекта о создании Академии сквозь беспредельно сложный лабиринт партийных и правительственных этапов с их бессчетными рогатками, препятствиями и ловушками; что, пожалуй, не было более подходящей (и проходной по всем статьям - весомость в государственной иерархической системе, опыт работы и авторитет в различных структурах просвещения, вселенский характер культурного кругозора) личности на пост президента Академии, против которой не возникло бы возражений ни у верховной власти, ни у научной элиты, ни у практиков школьного дела в Москве или в Петропавловске-Камчатском. Кроме всего этого, существует на свете доминанта, не фиксируемая письменно ни в каких официальных анкетах или характеристиках, но неизменно и действенно влияющая на решение важнейших вопросов и развитие человеческих отношений - взаимная симпатия. Ивану Владимир Петрович напоминал рано ушедшего из жизни отца. Широтой души, добрым тонким юмором, неистребимой христианской человечностью, проявлявшейся и в самые светлые, и в самые горестные минуты такого многогранного, такого непредсказуемого бытия.
В день смерти наркома Иван написал письмо на имя Сталина. В нем вносилось предложение присвоить имя Потемкина Московскому городскому педагогическому институту, в котором Иван директорствовал. Письмо он сам отвез Поскребышеву, с которым предварительно созвонился.
- Конечно, непорядок, - поморщился всесильный глава самого могучего секретариата на свете, прочитав нарочито краткий текст, составленный с отменным знанием имперских бюрократических канонов. - Нет ни ведомственных виз, ни обязательных согласительных резолюций. С другой стороны... - он посмотрел в окно, словно там и собирался найти нечто, находящееся с другой стороны. - С другой стороны, Он требует докладывать Ему ежедневно двадцать-тридцать писем, выбранных наугад из пришедших самотеком, и безо всякой предварительной обработки.
И на письме Ивана появилось размашистое "Согласен. И.Сталин".
Два года спустя после Победы Иван получил приглашение на прием во французское посольство по случаю Дня Бастилии. В самом этом факте ничего необычного не было. В национальный день многие посольства приглашали большое количество гостей, главным образом государственно-партийную номенклатуру и широкий круг интеллигенции. Начавшаяся с фултонской речи неистового британца "холодная война" сделала подобные массовые общения едва ли не единственным способом определить сколько-нибудь реальные показания барометра общественного мнения великой евразийской империи. Частенько Иван отдавал свои приглашения замам - ему было жаль терять два-три часа, да еще истраченные на такие разговоры, в которых он должен был быть каждый миг начекy, чтобы не сказать чего-нибудь двусмысленного или - чего еще хуже недозволенного, идеологически крамольного. Но сейчас стояла середина июля, время было каникулярное, всех заместителей он отпустил в отпуск. На прием Иван отправился один. Маша с Матрешей были на даче, Алеша в Кубинке в летних институтских лагерях. Изумительной красоты старинный особняк на Якиманке всегда поражал своим внешним и внутренним причудливым изыском. Июльская теплынь вынудила посла распорядиться натянуть над двориком тент и приглашенная публика могла свободно дефилировать из помещения на свежий воздух и обратно. Чрезвычайный и полномочный посланец обновленной французской республики и скрытый голлист (сам строптивый герой и лидер Сопротивления демонстративно ушел в отставку)
подчеркнуто радушно встретил Ивана.
- Ваш институт, - заявил он, вставляя во французскую речь русские слова, - недавно обрел право и честь называться именем месье Потемкина. В моей стране известны два человека, носивших эту фамилию - Григорий, фаворит великой императрицы, почитательницы Дидро и Вольтера, и Владимир, который в тридцатые годы был вашим послом в Париже. Лично мне ближе и симпатичнее Владимир - и временн, и профессионально, и как высокообразованный и высоконравственный индивидуум. Ведь я был с ним хорошо знаком. Даже, помнится, однажды в Лувре мы затеяли с ним дружеский диспут на тему, чей вклад в создание этого архитектурного шедевра более оригинален и значителен - Пьера Леско или Клода Перро?
- Совсем недавно вышла его новая книга по истории Франции, - с удовольствием сообщил Иван, получая из рук посла бокал с шампанским.
- Мы ведь вчера... - посол обратился к одному из своих помощников с вопросительным взглядом.
- Позавчера, ваше превосходительство, - с готовностью ответил тот, благоговейно внимавший беседе.
- Да-да, позавчера мы получили экземпляр этой книги. Ну и конечно, с волнением, удовольствием и, миль пардон, естественными возражениями и несогласиями изучаем "Историю дипломатии", редактором которой было высокочтимый мсье Потемкин.
К послу подошел новый министр просвещения Калашников, и Иван, поблагодарив хозяина приема за теплые слова о Владимире Петровиче, медленно двинулся к полосатому тенту. Знакомых было предовольно и он, то и дело раскланиваясь и пожимая руки, прошел к дальнему бару в углу дворика. Там стоял и весело беседовал с коротышкой во французской генеральской форме Сергей, который предупредил Ивана, что тоже заглянет к "петушиным лягушатникам" - обсудить проблему как хотя бы до конца столетия удержать воинственных бошей в разоруженческой узде.
- Знакомьтесь, - обнимая Ивана свободной от бокала с шампанским рукой зычно объявил он. - Наш российский Жан Жак Руссо. Противник абсолютизма и частной собственности. О его просвещенческих концепциях я уже как-то имел удовольствие вам сообщить.
- Правда, своего трактата "Эмиль, или О воспитании" я еще не сочинил, - в тон другу отвечал Иван. - Но собственную "Исповедь" на суд просвещенной публики скоро буду готов представить.
- Его "Исповедь" - это Академия Педагогических Наук. Его детище! Сергей произнес это с гордостью. Генерал с интересом разглядывал мэтра российского просвещения.
- А вы знаете, мне про вас вчера рассказывала Луиза, наш культурный атташе...
- Кстати, миль пардон, - мягко перебил коротышку Сергей. - Генерал военный атташе Франции в Москве. У них, начиная с Наполеона, все военные гении... эээ... субтильной конструкции. Кроме Де Голля, конечно.
- Исключение только... - разговор шел по-английски и генерал запнулся, подыскивая нужное слово, - ... утверждает правило. Итак, Луиза весьма вас хвалила. Она была на вашей лекции о мировых тенденциях педагогической мысли. Говорила, вы великий оратор, аудитория вас обожает.
Сергей вопросительно смотрел на друга.
- Это цикл лекций по линии недавно созданного общества "Знание", пояснил Иван.
- Мог бы и пригласить.
- И приглашу. Элис вернется из поездки по республикам Средней Азии - и приглашу вас обоих.
Генерал элегантно взял ухоженными пальцами бокал шампанского у бармена, передал его Ивану. Как бы невзначай оттеснил его тучным животиком в сторону.
- Видите ли, мсье Ив - я могу вас так называть? Мерси. А вы зовите меня Иоахим. Так вот, надо полагать, я с вами заочно знаком давно. Скажите, вам имя "Сильвия" что-нибудь говорит?
- Я знавал одну девушку с таким именем, - после непродолжительной паузы протянул Иван, озадаченный неожиданным вопросом. - Имя довольно распространенное.
- Это верно, распространенное. Но эта девушка преподавала французский язык в советской школе в Нью-Йорке.
- Вы ее знаете? Что с ней? Где она?
Иван выпалил все это единым духом и застыл в напряженном ожидании.
"Столько лет прошло и вот первая весточка? Или не весточка, а что-то другое? Почему какой-то генерал завел об этом речь? Что за этим стоит? Спецслужбы?" - мысли в его голове роились, выталкивали одна другую.
- Знаю ли я ее? - генерал вздохнул и Сергей вдруг ощутил огромную, больную, мужскую тоску, стоявшую за этим вздохом. - Мы с Сильвией из одной деревни. Я еще в школе за ней ухаживал - за волосы на уроках исподтишка дергал, ранец таскал, в амбаре или в сенях дома пытался тискать. Она всегда была гордая, строптивая, независимая. Свободная!
Он оглянулся вокруг, но взгляд его был затуманенным и Иван понял, что француз вовсе не обеспокоен тем, подслушивает ли его кто; он мыслями был в далеком прошлом - и неожиданно вернулся в настоящее.
- Когда она уехала в Париж, я потерял ее из вида - и надолго, продолжал он и голос его звучал уже более трезво, сухо, обыденно. Встретились мы вновь в сорок втором в Страсбурге. Я был в Сопротивлении с самого того дня, когда с воззванием к нации из Лондона обратился наш Шарль. Ждал курьера из Женевы. Курьером оказалась...
- Сильвия! - воскликнул возбужденно Иван, схватив генерала за руку. Стоявшие вокруг них обернулись, но генерал не обратил на них никакого внимания.
- Да, она, - продолжал он. - Потом мы сражались с ней до Победы и вместе вошли с нашими в Париж. Как она была умна и изобретательна! Как бесстрашно ходила по острию ножа! Дважды ее хватали немцы. В первый раз ей удалось бежать самой. Во второй она оказалась в лапах гестапо. Отбивали целым отрядом мак за несколько часов до расстрела. Тогда-то она мне и рассказала о вас, Ив.
