Анастасия Вербицкая - Иго любви
Мосолов опять стал невидимкой. Живет дома, точно в гостинице. Не всегда обедает. Возвращается поздно…
— Дела, Наденька, — отвечает он на суровый взгляд жены. — Я антрепризой заняться хочу… В Одессу поедем на будущий год. Мне Востоков свое дело передает.
Она успокаивается на время. Она жаждет спокойствия.
Но опять ползут откуда-то гнусные сплетни об арфянке, на которую разоряется Мосолов.
Надежда Васильевна слишком горда, чтобы делать бесполезные сцены. Она замкнулась в себе… Она не отказывает мужу в ласке. Разве это не ее обязанность? На самом деле ей просто страшно… «Прогоню его, а он пойдет к другой. И кто будет виноват?..» Даже и в эти минуты она выдержанна. Никогда не приласкает сама. Никогда не забудется… Но ласки Мосолова жгучи по-прежнему. Нет… Даже больше прежнего. Есть в них какое-то скрытое отчаяние, какое-то предчувствие конца. Он слишком страстно уверяет ее в своей любви.
— Не верю!.. — срывается у нее один раз.
— Почему?.. Почему?..
Она изменяет себе внезапно. Так больно сосут сердце отвратительные гады, словно свившие себе там смрадное гнездо… Иногда умереть хочется от тоски. Всякая правда кажется лучше неизвестности… Сдерживая рыдания, она говорит ему о сплетнях, которые доносят ей услужливые друзья.
На этот раз Мосолов возмущен. Он отрицает факты. Он всему находит объяснения. Он дает жене самые страшные клятвы, что все это козни ее врагов… Именно ее… Хотят ее несчастия и ее провала… Разве она забыла, когда была пущена первая сплетня о жене Терещенко? Накануне ее бенефиса.
В первый раз за долгие месяцы она засыпает в его объятиях, доверчиво положив голову на его грудь.
Любовь ее смята. Но она еще любит.
Как-то ночью она просыпается от его звонка. Цезарь скребется в дверь и визжит. Бетси ворчит и забивается под подушку… Значит пьян… Боже, какая мука!
Вдруг яростный крик и стон боли доносятся из передней.
Она вскакивает в одной рубашке и бежит… Никогда она пальцем не тронула прислуги. Не дала ни одной пощечины. Она требовательна, но справедлива. Весь дом ходит по струнке, боясь одного движения ее бровей.
Что это значит? Босоногая, растерзанная Ненилка ревет перед барином, схватившись за щеку. Рубашка ее разорвана на плече. Лицо Мосолова страшно. Глаза налились кровью.
Губы у Надежды Васильевны начинают дергаться. Лицо покривилось от страха, от какого-то темного предчувствия… Ничего еще не додумано. Ничего не оформлено. Сверкнула догадка. И погасла…
— За что ты ее ударил? Как ты смеешь ее бить?..
Он смотрит на жену бешеными глазами, точно не узнавая ее. Он поражен ее появлением.
— Наденька… Ты?.. Босиком?.. Испугала тебя эта тварь… О, проклятая! Визжит точно барышня… Мало ее бить… Удавить ее надо!.. Как же?.. Лезет… На шею вешается… У… гадина!..
Он с непонятной ненавистью, свирепо бьет Ненилу. Целый поток циничных ругательств льется из его уст, словно из клоаки… И этот зверь — ее нежный Саша?!
Надежда Васильевна кидается к Нениле. При виде барыни она вся сжалась у стены и подставила спину.
— Не смей ее бить!.. Не смей!.. Уйди, Ненила!.. Уйди скорей…
— Королева моя! — страстно срывается у Мосолова.
Но Надежда Васильевна с содроганием отстраняет его.
Расширив глаза, она следит за Ненилой. Та буквально ползет к детской. Совсем как побитая собачонка… Почему она отперла дверь, а не Поля?
Мосолов бросает на пол пальто и кидается за женой.
Она с отвращением отталкивает его. Но он хватает ее на руки, несет в спальню. Целует, кусает ее ноги, эти стройные ноги, которые он обожает.
— Не смей!.. Не смей!.. Оставь меня!.. Ненавижу!.. — рыдает она, цепляясь за его волосы, вся, извиваясь в бессильном отчаянии.
Но он смеется… Он так нагло, так злорадно смеется…
И нет уже у нее власти над ним. Его страсть — точно демон, сорвавшийся с цепи, перед которым бессильны заклинания. Это чужой человек, с грубым голосом, с зверскими ласками, с налитыми кровью глазами, с огрубевшим, распухшим лицом, с тяжелым дыханием.
Он уже давно храпит, лежа навзничь, раскинув руки, раскрыв рот.
Вся, сжавшись в комочек, приткнувшись к стенке, чтобы не коснуться даже руки его, — она горько плачет. Гнев и обида душат ее… Она никогда не знала, что такое насилие. Никогда не испытала такого унижения. Он, целуя и лаская, нанес ей сейчас самое высшее оскорбление. Ее точно проволокли по грязи… Можно ли это простить!
Нет… Она уже не любит его… За что разлюбила? За насилие? Или за ту страшную догадку, что блеснула, как молния, и угасла?
Она не говорит с мужем. Отвечает да и нет. Только… Он смиренно просит прощения. Но никаких объяснений относительно ночной сцены с Ненилой не дает.
Она два раза ловит его беглый, предостерегающий взгляд, который он кидает няньке, и ее покорное выражение лица. Сердце Надежды Васильевны падает.
Неужели?.. Неужели?..
Она потеряла сон, аппетит. Какое счастье, что теперь пост и что театральный сезон закончился. Разве могла бы она работать сейчас над ролями?.. Она ждет напряженно, всеми нервами — мучительно ждет развязки. Она ее предчувствует. Но в ужасе отгоняет эти мысли. Цепляется за все возможности. Это не жизнь. Это какая-то жуткая пауза. Какой-то бесконечный бред.
Раз ночью она просыпается. Точно кто толкнул ее. Точно кто позвал…
Она садится на постели. В комнате темно. Лампадка у образа начадила и погасла. Дрожащей рукой Надежда Васильевна ощупывает подушки…
Так и есть… Мужа нет рядом.
Она встает. Она внезапно перестала дрожать. Заложив за чепец свесившуюся с виска прядь волос, она зажигает свечу и идет из спальни, вся беззвучная, напряженная, как струна.
Она идет прямо в детскую. У притворенной двери слышит глухую возню, шепот, смех ее мужа…
Вся она стынет в один миг. Нет ни дыхания, ни сердца…
Нет… Надо видеть. Видеть своими глазами…
Толкнув дверь, она входит.
Они даже не заперлись…
Мосолов тщетно стучится к жене. Спальня заперта.
Целые сутки не выходит Надежда Васильевна, впервые в жизни забыв, что у нее есть дочь, брат и сестра, целый дом на руках, целый круг обязанностей.
Ненилка исчезла из дому на заре со всем своим скарбом…
Факторша прислала другую няньку, пожилую и степенную. Но Верочка отчаянно плачет и зовет свою мамку.
Мосолов первый догадывается, что надо делать… Он посылает Полю с ребенком к спальне и велит постучать.
Жалобные слезы Верочки доходят только до слуха матери, но не до сердца. Она берет ребенка к себе. Но ни утешить, ни приласкать ее не догадывается. Верочку уносят… И в первый раз мысль о возможности лишиться дочери не страшит Надежду Васильевну… Вырастет, полюбит. Отдаст всю душу… Будет так же унижена… Не лучше ли умереть в детстве?.. Боже, какое отвращение эта жизнь, где нет ничего верного, ничего неизменного!..
Целую неделю она лежит, запершись. Через дверь ответит на приветствие Васеньки… «Прости, голубчик… Не могу людей видеть… Обожди…» Отопрет Поле на стук. Ей внесут чашку бульона или чаю… И опять она лежит до темноты, пока Поля не догадается заправить лампадку.
Где Мосолов?.. Что делает? Ах, ей все равно!..
Гудят колокола. Пахнет весной. Всюду бегут ручьи. Воробьи дерутся под крышей. Стонут голуби… Она так любила раньше это чувственное воркование…
Она сидит у окна и смотрит на улицу. На ней несвежий капот, коса нечесана, ногти грязны. Она вся исхудала, пожелтела. Безразличен взгляд ее больших глаз. Сколько народу идет! И все нарядные. И спешат куда-то.
Какой же это день нынче?.. Почему звонят?
Она смотрит в небо. Ясное какое! Вон горит крест на колокольне… Солнце… Экипажи грохочут вдали — значит, снег уже стаял на главных улицах.
Она встает, удивленная тем, что звуки чужой жизни доплеснули к ней через высокую стену ее равнодушия.
— Какая я грязная!.. — шепчет она, хватаясь за мыло.
За дверью стук.
Побледнела и смотрит беззвучно. А глаза большие-большие.
— Это я, сестрица…
— Васенька! — дрогнувшим радостью голосом отвечает она и отпирает дверь… Она обнимает его, слабо улыбается.
— Я в церкву собрался, сестрица. Нонче плащаница. Нас всех из магазина распустили. Вы бы пошли со мной, сестрица… Вам легче станет, коли помолитесь…
— Ох, Васенька, трудно мне молиться!.. Душа еще не отошла. Точно камень на ней лежит.
— Ну, не теперь… вечерком сходите… Уж очень хорошо поют в нашем приходе!.. А я пойду…
Через полчаса она внезапно входит в детскую, как всегда нарядная, в своем новом, вишневого цвета атласном салопе с песцами, в нарядном капоре. Она целует Верочку и пытливо глядит на няньку.
— Одевайте барышню… Едем кататься!
Они едут в Ботанический сад.
В поле еще снег, но в городе все тротуары уже сухи, а на Крещатике каждый день гулянье, пока не сядет солнце.
