Устойчивое развитие - Мршавко Штапич
– Ну это надо щебня закупить, – такой рецепт выдал он, по самой своей профессии строителя призванный быть прохиндеем.
Означало это, что я переведу средства из графы бюджета «пяр» в графу «строительный департамент», а они через подставную фирму закупят сколько-то машин щебня и, с удержанием самого малого налога и небольшой мзды за обналичивание, выдадут мне денег.
– А как мне отчитываться перед руководством? – спросил я.
– Да кто там на твои копейки посмотрит, Михаил Валерьевич, – успокоил меня Вилесов. – Щебень, гравий, бетон – это наш обычный ход финансирования некоторых вещей, благополучно проебанных в бюджете.
С той поры всякий раз, когда мне нужны были наличные, я шел в строительный департамент, и они покупали щебень и тонким слоем размазывали его по всей территории завода. Такое дело налоговой проверить было не под силу. Щебнем оплачивалась вся социалка от завода поселку.
* * *
Путь к губернатору и вообще к любому региональному чиновнику, до которого непросто дотянуться, всегда может быть проложен через секретаршу, помощника или пресс-атташе. В моем случае проще было зайти через секретаршу.
Маша – незамужняя девушка за тридцать (что, согласно провинциальному укладу, потихоньку переводило ее из разряда девушек на выданье в разряд старых дев) – была классическим секретарем, бойцом невидимого фронта, и неустанно выполняла ту работу, которую, казалось, никто и не подумал бы делать, если бы Маша вдруг куда-то запропастилась. Между тем, не будь ее, работа аппарата губернатора встала бы мгновенно. Маша была из той породы русских женщин, которым, кажется, и дела нет, чем занят мир вокруг, и даже если все будет полыхать адским пламенем, такие Маши будут невозмутимо исполнять свои обязанности. Неудивительно, что Маша досталась нынешнему губеру в наследство от прошлого.
Позвать Машу на встречу оказалось проще простого: во-первых, она сама была родом из Кряжева, во-вторых, у нее попросту отсутствовала личная жизнь. Поэтому в тот же вечер она сидела в единственном панорамном кафе города в единственном же доме-свечке. Из окон было видно сереющую к ночи тайгу, широкую и могучую северную реку и кусок полосы аэропорта на широком увале. Самолеты касались полосы и исчезали за кромкой леса на пригорке.
– Николай Вадимыча на месте почти не бывает, – грустно сказала Маша. – Он все в Москве. Говорят, хочет стать министром МВД.
– И как успехи?
– Кто его знает? Он тут раз в две недели на пару дней показывается, каждый раз не в настроении, кричит на всех на совещаниях и улетает обратно.
Я быстро погрузил Машу в скорби и тяготы жизни завода в Кряжеве и решил задавать вопросы напрямую.
– Как вытащить его на завод?
– Никак. Я уже полгода встречу на молокозаводе переношу. А у них там банкротство, они вообще области принадлежат. Николай Вадимыч не едет.
– Полгода?
– Ну вот как назначили его, так и переношу. Говорю же, он в правительстве все время. Но я могу попробовать вписать вас на инвестиционный форум. Сколько надо? Полчаса? Час?
– Толк от этого будет?
– Какие-то распоряжения даст, все направим.
– Нам бы прокурору отписать и Природнадзору.
– Думаю, можно. Вопрос – послушают ли. Они все к нему так, не всерьез.
– Почему?
– Говорю же – он постоянно в правительстве, будет министром, команда у него своя, отсюда брать никого не будет. Начхать ему на нас.
Вообще я бесконечно люблю Машу, коллективную русскую Машу. Она сомкнулась со своими несчастьями и бедами, смирилась уже в детстве, смирение – ее черта, ее плоть. Маша не может соблазнить, сделать пакость или направить по неверному пути; все, что есть Маша, – это труд ее и маленькие ее удовольствия, впрочем, честные и простые, легкие и не порицаемые моралью нигде и никогда. Маша – идеальная жена и мать; даже выпив сверх меры, все, о чем она может говорить – это болото с клюквой. Маша прекрасна. Ее серые, почти бесцветные, полупрозрачные глаза, которые будто пытаются впитать цвет тайги, или ягоды, или озера и все никак не впитают, не усвоят его, не наполнятся; ее неловкая юбка, всегда чуть отстающая от моды, всегда вчерашняя; ее не исполненные изящностью или грацией движения, которые при этом – вся скромность и покой; ее неспособность усвоить собственное положение и полная готовность быть с любым наравне. Господи, ты же создал Россию ради Маши, ради простого и ясного человека, да?
И Мила моя как Маша, они одной породы, и потому я скучаю, и звоню Миле, пока иду к машине Жоры, и говорю: «Прилетай хоть в конце недели, я тут кончусь, мне тут надоело, хоть и весело, то есть мне решительно весело, но без тебя невмоготу», и я беру билеты, и Мила скоро прилетит. Всего-то пара дней.
Иду к машине и думаю, как мы сейчас поедем в «Красную Шапочку», сказочную гостиницу, где утром меня ждет завтрак, на котором эколог постарается задушить меня своими терминами, а Маргарита скажет: «Три яйца, это для Миши» – Маргарита уже знает, что надо три яйца и пошехонского сыра, последнего настоящего пошехонского сыра с еще существующего советского завода, и большую кружку кофе, и белый хлеб с маслом, и вот думаю я о завтраке, а Жора заводит машину и включает песню певца Боки «Молодость»:
Ничего ты больше не воротишь,
Ничего обратно не вернется,
Только молодость свою во сне ты встретишь,
А она возьмет и отвернется.
Жора опять угадывает с музыкальным сопровождением, и как-то грустно становится и тяжело, и уже даже завтрак не хочется.
* * *
Утром я получил от Маши официальное письмо на бланке губернатора и позвонил Матвею Лукичу, чтоб доложить, что мы званы на инвестиционный форум в конце следующего месяца.
– Миша, вы плохо поняли.
– Наверное. Но что именно, Матвей Лукич?
– Это чиновники. Им надо дать денег.
– Матвей Лукич, у вас уже назначена встреча. Зачем тратиться? К тому же, как мне известно, губер вот-вот уйдет, и вообще в регионе он только отбывает номер перед назначением в министерство…
– Миша, просто дайте денег. Три миллиона ваш бюджет. Работайте. Это не самая сложная задача – дать денег.
– Будет сделано, Матвей Лукич.
На следующий день примчался рекламщик компании Матвея Лукича – Кафельников.
Он вел себя так, будто каждый день открывал фирменные магазины туалетной бумаги и полотенец в поселках вроде Кряжева. Мясистая, щекастая физиономия, здоровые
