Отражения - Виктория Яновна Левина
– Сколько?
– Пять.
– Сколько-сколько?!
«Пятёрок» было совсем немного. Вслед глядели, презрительно скривив губы…
Математика письменная и устная прошли с тем же результатом. Интересно отметить, что экзаменатором по устному экзамену была моя будущая преподавательница Полина Ивановна Палейчик – гроза всех студенток, воспылавшая ко мне любовью и уважением после вступительных. В течение последующих трёх лет она будет мчаться ко мне по коридору, не упуская случая пожать руку, и будет называть «своей лучшей студенткой». Спасибо, Полина Ивановна! Я старалась. Я очень старалась не уронить это звание!
Итак, списки зачисленных на все факультеты на стене. У меня 20 баллов из 20-ти возможных. Это наивысший результат! В списках меня нет. На каких-то слабых ватных ногах бреду в Приёмную комиссию.
Знакомая девочка-секретарь почему-то улыбается:
– Тебе назначено на завтра. Беседа с деканом. Он будет пытаться не допустить тебя на выбранную специальность! Оно тебе надо? Облучение и всё такое…
Несколько преподавателей факультета, во главе с деканом, сидят напротив меня. Я тоже присела на краешек стула. Не волноваться! Стоять насмерть!
Алексей Михайлович Архаров, уважаемый всеми учёный с мировым именем, пытается меня увещевать:
– Ну, что же, молодец, молодец, ничего не скажешь! Ты в списке первая, и общежитие, и стипендия – всё у тебя в кармане. Только вот со специальностью – тут такие дела… Девочек мы стараемся не брать – вам ещё детей рожать… Выбери любую другую – будешь сразу же зачислена на тех же условиях!
Я проявляю дипломатическую гибкость и чуточку снижаю степень риска облучения… Принята!
В тот же день родителям летит телеграмма:
«Родюлькины, поздравляйте! Студентка! Стипендия и общежитие есть! Люблю. Ваша Витька.»
Глава 5
Я тогда не умела…
Я тогда многое не знала, не понимала, не умела жить в такой огромной и такой прекрасной Москве! Выяснилось сразу же по приезде, что в Москве говорят как-то по-особенному – смешно растягивая гласные и произнося слова как-то нараспев… Мне понадобились годы и годы, чтобы уразуметь, что этот особый вид русского языка – родом из деревень и посёлков ближайшего Подмосковья. Но тогда это распевание слов на особый манер, это чрезмерное «аканье» (дикторы на телевидении так не говорят!) – казалось мне особенным шиком!
– Девушк, а девушк! И куда же мы едем, та-а-акая кра-а-асная шапк? – двое подвыпивших парней прижимают меня к стене вагона в подмосковной электричке.
Ситуация критическая. Не знаю, как и почему, – начинаю в ответ чесать по-польски что-то быстро-быстро… Одета я по последнему «писку моды» стараниями моей талантливой мамочки и в соответствии с зарубежными модными её же каталогами, так что парни предпочитают не связываться, и я благополучно ныряю в двери следующего вагона.
Я стесняюсь своего русского с периферийным украинским акцентом, и каждый раз «выезжаю» за счёт польского, привитого мне с детства бабушкой и мамой.
Но обучение московскому говорку происходит удивительно быстро, и вот уже я «акаю» вместе со всем столичным городом и чувствую себя прекрасно на широких и дружелюбных улицах огромного «мегаполиса», как бы сейчас сказали, – с его музеями, концертными залами и восхитительными выставками!
– Говорят, что ты почти каждый вечер ходишь на концерты в Консерваторию, – Толик, симпатичный интеллигентный пацан из параллельной группы, ловит меня на широкой лестнице студенческой «общаги». – Возьми меня с собой!
– О, здорово! Пойдём сегодня вместе! Сегодня как раз – «Реквием» Моцарта! Обрыдаешься!
Толик не очень-то верит, что он «обрыдается», но, когда мы с ним сидим на галёрке в последнем ряду великолепного концертного зала Консерватории имени Чайковского и слушаем рвущий сердце и мысли «Реквием», – то оба рыдаем в три ручья и цепляемся руками, чтобы выжить и не умереть от счастья и боли…
– Спасибо тебе! – говорит Толик, прощаясь на лестнице «общаги». – Я ещё никогда так не слушал музыку – на разрыв!
Теперь мы с Толиком часто ходим на концерты вместе. Я тогда ещё не умела влюбляться в хороших, «правильных» мальчиков. Мне больше нравились хулиганистые, яркие, харизматичные парни, чьё обаяние «цепляло» меня, как и других девчонок студенческого общежития…
Андрей, интересный голубоглазый парень с Сахалина, брал гитару бережно, как будто обнимал девушку, и играл на ней мягко и тихо, но с большим профессионализмом, своими длинными, чуткими и нервными пальцами… От долгого его взгляда – глаза в глаза! – кружилась голова и хотелось любить кого-то, а любить я тогда ещё не умела…
Мы срываемся всей компанией среди ночи в Лефортово, на Петровские пруды, купаться среди коряг и железного лома, который щедро устилает дно нечищеных с петровских времён прудов, пока нас оттуда не гонит милиция, и мы с хохотом и «зашкаливающим» адреналином не вваливаемся – мокрые и замёрзшие – назад в общагу, разумеется, не через вахтёра, а через окно на первом этаже, к которому заботливо приставлены пустые ящики из-под тары в качестве ступенек.
Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешенное низкое окно.
Бродит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно… —
поёт Андрей и неотрывно смотрит на меня.
Он романтик и безусловно талантливый парень. Но учёба – «рядом с ним не стояла»… После первой же сессии он «вылетает» и идёт в армию. В памяти остаётся мой восемнадцатый день рождения с огромными охапками цветов, его рисунки маслом, гитара и стихи… Хорошее было время, но я тогда ещё не умела любить.
В комнате нас четверо – четыре девчонки. Девочек в общежитии мало, всего несколько комнат шестиэтажного, «убитого» временем и студентами, здания. Вероятно, поэтому у каждой есть поклонники.
Ирка, красивая девочка с «кустодиевскими» формами из Подмосковья, неразлучна со своим Колькой, комсомольским деятелем, туповатым, но напористым, который изо всех своих периферийных сил рвётся к «рычагам власти». И добивается своего. О них в общаге ходят анекдоты:
– Коля, ты хлеб купил? – Купил. – А масло? – Купил. – А колбасу? – Купил. – А мясо? – Купил. – А селёдку? – Купил. – А котлеты? – Купил. – А макароны? (Пауза). – Забыл… – Марш в магазин немедленно, за макаронами!
Они подходят друг другу, как два сапога – пара! Мы почти дружим, до поры до времени, пока меня не начинает раздражать их «беспробудная» еда и Колькина концентрированность на политической карьере…
– Дай списать реферат! Если я получу ниже четвёрки по истории КПСС – в кандидаты не примут… А мне – позарез надо!
Через пару лет они поженятся и у них пойдут «кустодиевские» дети… Колька пролезет-таки в «высшие эшелоны власти», несмотря на очень средние способности. К концу второго
