История кота Соломона и Элен, которой было непросто - Шейла Джеффрис
Однажды в начале лета, когда в рощице было полно колокольчиков и розовых гвоздик, я услышал, как подъезжает машина Айзека. Я любил Айзека, поэтому встал, потянулся и бросился через высокую цветущую траву, а потом перелез через стену, чтобы поприветствовать его.
Он стоял у трейлера с пустыми картонными коробками в руках. Элен вышла, он поставил коробки на землю и крепко обнял ее. Она прильнула к нему, и ее аура зарделась, как закат.
– Вот и я, – сказал Айзек, – и это лучший день в моей жизни.
– И в моей, – сказала Элен, не сводя с него глаз.
Я подбежал к ним, мяукая и задрав хвост.
– А вот и он. Привет, Соломон, – поздоровался Айзек и взял меня на руки. Я замурлыкал и стал ласкаться к нему.
– Он любит тебя, – сказала Элен, – и всегда прибегает, да?
Сидя в трейлере на солнечном подоконнике, я гадал, зачем Элен и Айзек снимают вещи с полок и упаковывают в коробки. Сначала посуду, затем книги Элен и ее балетные туфли. Я повернулся, чтобы посмотреть на фотографию Джессики, но она исчезла. Вот это удар. Я стоял в пустом трейлере и мяукал, глядя на Элен.
– Не волнуйся, Соломон, фотография Джессики уже упакована. С ней ничего не случится, дорогой мой, и ты очень скоро увидишь ее снова.
Элен всегда объясняла мне какие-то вещи, но сейчас я ее уже не слушал. С растущей тревогой я наблюдал, как она вытаскивает из шкафа два больших чемодана и укладывает в них одежду и игрушки Джонни. Когда такое случалось раньше? В тот ужасный день, когда меня бросили.
Неужели это может повториться?
Я боялся все больше и больше. Моя шерсть начала шевелиться, но я сидел неподвижно и наблюдал, как Айзек носит коробки в машину.
Трейлер выглядел совсем пустым, как будто здесь никто не живет. Элен вышла на улицу и вошла обратно с кошачьей переноской. Одного взгляда на переноску мне было достаточно, и я побежал как ошпаренный.
– О, нет! – услышал я крик Элен. – Соломон!
Я взлетел на свой любимый ясень в рощице и уселся там, скрытый зелеными летними листьями. Элен и Айзек звали меня, но я не обращал внимания. Я смотрел, как солнечный свет мерцает на листьях, когда они трепыхаются на ветру. Я слышал над головой крики чаек и вспоминал сияющее море.
Я так давно не разговаривал с моим ангелом. Неужели я превратился в скучного и вялого старого кота? Я сосредоточил взгляд на солнечных бликах, вспомнил серебряные звезды и прислушался к другим звукам, помимо шума листьев на ветру. И среди этих звуков раздался обращенный ко мне голос моего ангела.
– Все хорошо, Соломон. Ты должен вернуться, – сказала она. – Элен хочет взять тебя к Айзеку, и это хорошо для нее и для тебя. В кошачьей переноске ты будешь в полной безопасности. Я буду присматривать за тобой. Сохраняй спокойствие, на этот раз тебе ничего не угрожает.
– Не могу, – сказал я. – Просто не могу залезть в эту переноску.
– Можешь, Соломон. У Айзека прекрасный дом, в котором ты будешь свободен и счастлив. Время двигаться дальше.
Я слез с дерева, обдумывая то, что она сказала. В глубине души я хотел снова быть с Джессикой. Я решил в последний раз пойти к барсучьей норе и посидеть рядом с крошечным белым клочком ее шерсти. Тогда, может быть, я попытаюсь вернуться домой.
Подойдя к норе и почувствовав там внутри какое-то движение, я сел и стал смотреть. Там была птичка! Малиновка. Я увидел, как она прыгает и как дергается ее головка, когда она что-то клюет. Я услышал хлопанье ее крыльев, когда она вылетела и пролетела мимо меня. У нее в клювике был клочок белой шерсти Джессики. Она собиралась положить его в свое гнездо.
Моя последняя связь с Джессикой пропала.
Опустив хвост, я медленно двинулся домой через рощу, глядя в землю прямо перед собой. Я устал от жизни, отчаянно горевал и боялся.
Когда я добрался до трейлера, я был удивлен, увидев Каренцу, сидящую на траве вместе с Элен. В другой раз я побежал бы к ним с поднятым хвостом, но сейчас не смог.
Элен вскрикнула:
– О, вот он! Соломон…
Я не пошел к ней, а пробрался прямо под трейлер и засел там в темноте.
– Что с ним случилось? Он, должно быть, поранился или заболел, – сказала Элен и, опустившись на живот, попыталась меня выманить. Я так оцепенел, что не мог пошевелиться. – Ну пожалуйста, Соломон, – взмолилась она, – я так тебя люблю. Я тебя больше не брошу. Пожалуйста, выходи.
– Давай я попробую, – сказала Каренца, пролезла под трейлер и легла рядом со мной. Она долго смотрела мне в глаза и нежно опустила на меня обе руки. Я почувствовал их теплое сияние и вспомнил то прикосновение, когда она взяла меня к себе в кровать и сидела со мной всю ночь. – Мне нужно провести с ним немного времени, Элен, – сказала она. – Вы сможете немного подождать?
– Хорошо, я просто тихо посижу здесь.
Каренца начала говорить со мной телепатически, и все стало гораздо проще. Мысли носились от нее ко мне и обратно. Вместо того чтобы читать мне нотации, Каренца задавала мне вопросы, глубокие вопросы, на которые нужно было ответить.
– Что ты хочешь сказать мне, Соломон?
– Я хочу пойти с Элен, но не могу. Я не могу залезть в эту кошачью переноску.
– Что тебя так испугало?
– Меня… похитила… одна семья, они собирались отвезти меня в Лондон и назвать Фредом.
– И что же ты сделал?
– Я… я начал беситься и поранился. У меня текла кровь из лап и из носа. Я был залит кровью. Я должен был заставить их выпустить меня.
Каренца замолчала и послала мне воздушный поцелуй. Это было еще лучше, чем желтая бархатная подушка. Я чувствовал, как она настраивается на волну моих самых сокровенных тайн.
– Тебе, должно быть, пришлось нелегко, Соломон. Ты же не любишь драться? Ты такой ласковый кот.
То, что она сказала, и то, как она это сказала, подействовало очень успокаивающе: человек меня понял. Я хотел мурлыкать, но вместо этого почти по-человечески заплакал, тихонько взвизгивая и подвывая, и звуки эти проходили сквозь меня, унося боль. Каренца осталась со мной, и я увидел, что Элен тоже заползла под трейлер, и ее прекрасные глаза смотрели на меня, как два больших фонаря. Я протянул ей лапу, чтобы показать, как она мне дорога.
Затем Каренца телепатически спросила меня о Джессике, и я смог рассказать ей все. Это было такое облегчение. Я даже рассказал ей о малиновке, улетевшей с клочком белой шерсти.
Каждый раз, когда я рассказывал ей что-то новое, а она слушала, мне становилось
