Я мог бы остаться здесь навсегда - Ханна Гальперин
– Привет, – жалобно протянул он.
– Все нормально?
Он кивнул.
Подумать только, а я-то его боялась. Да он же сейчас пополам переломится!
В руках Чарли держал разорванную коробку.
– Прости, что беспокою. Знаю, ты хочешь, чтобы я от тебя отстал. Но, может, ты разрешишь мне поспать в подъезде? В машине очень холодно.
– Господи!
Я покосилась на коробку. Потом обернулась к окну, выходившему в темный внутренний двор. Снаружи мела метель. Температура в ту неделю снова опустилась ниже нуля.
– Можешь лечь в гостиной.
Он сглотнул.
– Ты уверена?
– Только на одну ночь. Потом тебе придется найти другое жилье. И, пожалуйста, поговори с мамой.
– Обязательно, Лея, спасибо, – закивал он.
Пока он мылся, я отнесла в гостиную подушку и пару одеял и соорудила ему постель на полу. Нашла треники, которые могли бы сгодиться ему в качестве пижамы, налила воды в стакан и разогрела остатки ужина. Он вышел в полотенце, чистый и уже больше похожий на себя.
– Даже не знаю, как тебя благодарить, – сказал он, натянув штаны и усевшись на импровизированную постель.
– Ты ел? – спросила я.
– Был днем в «Макдоналдсе». Но все равно спасибо. Большое спасибо!
– Вот, поешь, если хочешь.
Потом я заперлась в спальне. Немного полежала в темноте. Но сон не шел. И судя по тому, какая мертвая тишина стояла в квартире, Чарли не спал тоже. Я отперла дверь и вышла в гостиную. Шепнула:
– Ты еще не спишь?
– Нет. А ты?
– Нет.
– Все в порядке? – спросил он.
– Ну так. Не спится, когда ты тут.
– Хочешь, чтоб я ушел? – спросил он.
– Нет. Может, ляжешь со мной? Никакого секса, просто поспим.
Чарли помолчал.
– Ты точно этого хочешь?
– Если ты не против.
Он поднялся, собрал подушки, одеяла и направился в мою спальню. Мы залезли в кровать и несколько минут просто молча лежали рядом.
– Я помню про «никакого секса», но можно тебя обнять? – спросил Чарли.
Я развернулась, и он распахнул руки мне навстречу. Не целовал, ничего такого, хотя я не была бы против. Но из рук не выпускал всю ночь. Так мы и уснули, обнявшись. Моя голова лежала на его груди.
Утром в постели я проверила в телефоне почту. Чарли все еще спал, закинув на меня руку. В ящике обнаружилось письмо из «Нью-Йоркера». Я резко села.
«Дорогая Лея!
Только что прочла ваш рассказ “Тринадцать”, и, если говорить коротко, он мне очень понравился. К сожалению, в таком виде мы напечатать его не можем. По моему мнению, над текстом еще стоит подумать – финал кажется мне недостаточно сильным, к тому же неплохо было бы добавить предысторию героев и уточнить, сколько времени длится такое положение вещей. Есть ли у вас желание еще поработать над этой вещью? Ничего обещать не могу, но попробовать можем. Если вы заинтересованы, буду рада обсудить ваш рассказ подробнее».
– Твою-то мать! – прошептала я и спрыгнула с кровати. – Охренеть!
– Что случилось? – заморгал Чарли.
– Ничего. Просто получила лучшее письмо в своей жизни. Из «Нью-Йоркера». – Я сунула ему телефон и расхохоталась. – Нужно кому-нибудь позвонить. Отец с ума сойдет! Боже, Чарли, я до конца жизни буду помнить этот день. Ты прочел?
Он слабо улыбнулся и снова рухнул на подушку.
– Здорово!
– Мне надо бежать.
– Можно мне еще немного поспать?
– Десять минут, пока я принимаю душ. А потом мне надо в библиотеку.
Чарли перевернулся на живот.
Вспенивая шампунь на волосах, я предавалась мечтам о будущем. Плевать на любовь! Кому она вообще нужна? Мой рассказ опубликуют в «Нью-Йоркере»! Я стану писателем! За это все можно отдать.
Выйдя из душа, я обнаружила, что Чарли так и не шелохнулся.
– Мне через десять минут уходить. Пожалуйста, будь готов, – сказала я.
Двадцать пять минут спустя мы с ним вышли из квартиры.
– Ты позвонишь маме? – спросила я, когда мы обнялись на прощание.
Чарли пожал плечами.
– Позвони. Она тебя любит.
– Слушай, Лея, – окликнул меня Чарли, когда я уже собралась уходить.
– Да?
– Я очень рад за тебя и все такое. Но будь осторожна.
– В смысле?
– В процессе реабилитации я понял кое-что. Твоя самооценка должна базироваться на внутреннем самоощущении и не зависеть от внешнего одобрения. Уверен, у тебя все получится с журналом, но если вдруг нет, не хотелось бы, чтоб ты расстроилась.
У меня не было времени слушать всю эту псевдопсихологическую муть.
– Ладно, Чарли. Мне сейчас надо вплотную заняться творчеством. Я для того в Висконсин и приехала вообще-то. И никакое внешнее одобрение меня не волнует.
– Что ж, удачи, – кивнул он.
Я ответила редактору. Мы обменялись еще парой писем, и я плотно засела за работу. Следующие две с половиной недели трудилась, не поднимая головы. Часами просиживала в одной и той же кабинке «Мемориальной библиотеки». С виду она смахивала на клетку с металлической решетчатой дверью. Пять на пять футов, встроенный стол, стул, лампа дневного света над головой, маленькое окошко, за которым виднеется покрытое коркой льда озеро. Те недели были лучшими в моей жизни. Не счастливейшими, нет. Но в тот период я чувствовала себя живой. Просыпалась по утрам, а мозг уже фонтанировал идеями. Еда и кофе нужны были только для того, чтоб поскорее вернуться к работе над рассказом. Ничего другого мне не требовалось.
Я написала Чарли.
Нам обоим пора двигаться дальше. Мне нужно личное пространство. Я сейчас должна вплотную заняться работой. Пожалуйста, отнестись к этому с уважением.
Он в ответ снова начал строчить мне длиннющие сообщения. Как я могу поступать так несправедливо – обвинять его, что он мешает мне работать? Да если бы я только позволила, он, наоборот, стал бы мне помогать. Мы могли бы вместе писать, сочинять музыку, строить здоровые отношения – полные любви, творчества и вдохновения.
Я не отвечала. И каждый день по-прежнему ходила в библиотечную клетку. Сообщения всё приходили, но я выключала в телефоне звук и читала их только дома, после ужина.
Наконец я отправила в журнал новую редакцию «Тринадцати». Работа закончилась, и я не знала, куда податься. Стала рассылать другие, менее удачные рассказы в другие, менее известные издания. Бесконечно сочиняла сопроводительные письма, цепляла файлы, безумие какое-то. «Возьмите меня, возьмите, пожалуйста!» Вспомнив, что Чарли говорил о внешнем одобрении, я поняла, что вконец поехала крышей. Но письма рассылать не
