Избранный - Бернис Рубенс
Вот идиот, подумал Норман, даже очки не снял. Эндрюс подошел к Билли вплотную и остановился. Норман невольно подивился его отваге. Эндрюс что-то говорил, вероятно, повторял прежние благоглупости. Умолял Билли вести себя хорошо, но ни он, ни кто другой не имел никакого права предполагать, будто Билли вел себя плохо. Да и с чего он взял, что Билли в таком состоянии понимает слова: он ведь сейчас всё равно что машина. Тут Эндрюс поднял руку. Норман сразу же сообразил, что это роковая ошибка, и снова пожалел, что санитар не додумался снять очки. Эндрюс осторожно дотронулся до руки Билли, но и этого оказалось достаточно, чтобы вывести из равновесия весь механизм. Тело лишилось стержня и судорожно затрепыхалось. Изолированная рука взметнулась и, точно заклятая, опустилась бедолаге Эндрюсу промеж глаз. Норман услышал глухой стук, увидел, как посыпались на пол осколки стекол. Эндрюс покачнулся. Палату окутала тишина. Пациенты, стараясь не приближаться друг к другу, направились к Эндрюсу. Когда вокруг собралась толпа, Эндрюс упал. На него никто не смотрел. Все уставились на Билли, которого по-прежнему потряхивало. Он оглядел свои судорожно трясущиеся конечности и отвернулся, словно жалея, что двигатель ему достался негодящий. Норман покосился на Эндрюса. «Так тебе и надо, — подумал он. — Нечего было лезть в герои». Лицо санитара было в крови, мостик очков врезался в переносицу, оправа торчала, как перебитые крылья. Норман направился в комнату санитаров и позвонил в первый же увиденный звонок. Потом заметил, что на кушетке крепко спит Макферсон, который дежурил этой ночью вместе с Эндрюсом. Норман потряс его за плечо.
— Там беда, — сказал он. — Эндрюс ранен.
Макферсон очнулся. Схватил Нормана за рукав пижамы.
— Шутите, что ли? — спросил он.
Норман вырвал руку.
— Сами посмотрите, — ответил он и вышел из комнаты.
Макферсон последовал за ним. Окровавленный Эндрюс по-прежнему лежал на полу. Билли же набрал обороты. Вошел в прежний ритм и трясся как заведенный. Собравшиеся вокруг пациенты наблюдали за ним с растущим унынием. Макферсон смекнул, что происходит, и направился к Эндрюсу. Поднял его, уложил на ближайшую койку.
— А вы марш в кровать, — крикнул он пациентам.
Присутствие Макферсона подействовало успокаивающе, и даже те, кто прятался под кроватями, осмелились выбраться. Макферсон давно работал в больнице. Он был добр, но тверд и не любил никого наказывать. Мельком взглянув на Билли, он направился к телефону. Пробормотал что-то в трубку, положил ее на рычаг и обошел палату, стараясь не приближаться к Билли и не обращать на него внимания.
— По койкам, живо, — сказал он замешкавшимся.
Норман вернулся к кровати, сел и, как остальные, принялся ждать.
— Представление окончено, — произнес Макферсон. — Пора спать. А ну легли все.
Случившееся его не особо расстроило. Пациенты лежали с открытыми глазами и гадали со страхом, что же будет с Билли, да и с ними — не посадят ли в изолятор? Большинство думало о доме. Макферсон остановился возле кровати, на которой лежал Эндрюс. Достал из ближайшего шкафчика сложенное полотенце, сходил к умывальнику, смочил полотенце водой. Обтер лицо Эндрюса, поцокал языком: надо же, какой неопытный. Попытался снять с него очки, но решил, что лучше оставить это дело хирургу. Умытый Эндрюс выглядел хуже прежнего. Теперь было непонятно, отчего из его переносицы так нелепо торчит оправа. Макферсон чуть улыбнулся, встал на пороге палаты и принялся ждать. Пациенты притворялись спящими, но не сводили глаз с Билли, не снижавшего темпа.
Вскоре прибыло подкрепление: четыре санитара и врач. Кого-то из санитаров, видимо, вызвали из других корпусов, потому что прежде их здесь не видели. Пациенты медленно сели на кроватях. Врач направился к Эндрюсу. Сделал знак двоим санитарам, те вышли и вернулись с носилками. Эндрюса молча вынесли из палаты, оставшиеся двое провожали его взглядом и, казалось, думали: «Пал при исполнении служебных обязанностей».
— Бедняга, — сказал один из оставшихся санитаров, взглянув на разбитое лицо Эндрюса, — не скоро же он вернется.
До этой самой минуты на Билли не обращали внимания. Два оставшихся санитара и Макферсон демонстративно обошли палату и собрались в дальнем конце, за дрожащей спиной Билли. Макферсон отыскал на связке большой ключ и отпер ближайшую дверь. Норман ни разу не видел, чтобы ее открывали, но Министр рассказывал ему жуткие истории о том, что скрывается за этой дверью. По его словам, там навоз по колено. Туда уводили, чтобы добить, разделаться с человеком раз и навсегда. Макферсон отпер замок, приоткрыл дверь и вернулся к двум остальным санитарам. За ними наблюдали сидящие на кроватях пациенты. Макферсон кивнул санитарам, и все трое молча подкрались к Билли. В палате стояла полная тишина, лишь похрапывал Министр. Пациенты следили за их беззвучным наступлением. Когда санитары приблизились к Билли, один пациент, из инстинктивной солидарности с себе подобным, крикнул:
— Берегись, Билли! Берегись!
Но внутренний двигатель совсем оглушил Билли, и он по-прежнему гудел и трясся, не замечая происходящего. Он даже не подозревал, что у него за спиной стоят санитары. Те протянули к нему руки и, как ни в чем не бывало, схватили его и зажали между собой. Потом дружно приподняли, чуть оторвав неподатливое тело от пола; ноги были напряжены, носки свисали вниз. Билли глядел прямо перед собой, хотя вряд ли что-то видел. Если он и сопротивлялся, то незаметно. Санитары держали его, точно три суровых зажима, с силой, которая странно противоречила выражению необычайной кротости на их лицах. Они приблизились к двери, Макферсон придержал ее ногой, и все четверо боком протиснулись внутрь. Дверь закрылась за ними, и, как ни прислушивались пациенты, изнутри не донеслось ни звука. Теперь, когда всё закончилось, они отворачивались друг от друга. Во время представления они ликовали, что всё это происходит не с ними, теперь же скисли. Большинство завидовало Министру, который всё пропустил и которого происшествие не затронуло. Они ложились под одеяло, каждого мучили горечь и страх, что однажды такое случится с ними. О том, куда пропал Билли, страшно было и думать. Они ведь даже толком не знали и не понимали, где кончаются стены их тюрьмы.
Случившееся ввергло Нормана в глубокое уныние. Не то чтобы ему так уж нравился Билли. Отец Нормана считал Билли славным малым, и этого было достаточно, чтобы его невзлюбить. Тем более что в каждый свой визит отец и Белла большую часть времени проводили с Билли — и вовсе не потому, что интересовались его самочувствием: это была лишь удобная отговорка, чтобы не сидеть возле Нормана. Он перевернулся и уставился на
