Аминазиновые сны, или В поисках смерти - Изольда Алмазова
– Да. Мне нравилось ухаживать за их пони. Вот бы мне опять там оказаться. Они приглашали, – с какой-то необъяснимой тоской в голосе, ответила девочка.
– Поедешь? – спросила Вера.
– Да. Документы уже готовятся.
– А хочешь там остаться навсегда?
– Да. Но мой друг не хочет… Да и ребенок должен родиться.
– А ты роди там! – воскликнула Наташа. – Ребенок получит бельгийское гражданство, и ты вместе с ним.
– Хорошо бы…
– Так ты будешь рассказывать, Аня, или нет? – опять спросила неугомонная Нежина. Она сидела на кровати и расчесывала волосы расческой, которую называла вшигонялкой.
Власова примостила подушку возле батареи и удобно уселась, облокотившись на нее. Какое-то время она сидела, поглядывая на своих соседок, а потом тихо заговорила:
– Я, девочки, всегда была сильной женщиной. Меня даже на работе прозвали Железный Феликс. Училась я очень легко, защитилась тоже легко. Учеба мне нравилась, как нравилась и моя работа в университете. Потом я рискнула пойти в бизнес и почти десять лет процветала. Я могла себе позволить все: и дорогие украшения, и бриллианты, и норковые шубы и отдых за границей. Мы с дочерью много путешествовали, и оказываясь в новой стране, как губки впитывали ее культуру, обычаи и нравы. Музеи, выставки и красоты стран вызывали у нас восторг. Да и местную кухню, десерты и напитки мы пробовали с удовольствием. У нас было уйма знакомств, масса впечатлений и приятных открытий. Я хорошо знаю английский, поэтому в общении с другими людьми проблем не было никаких.
Но, увы, судьба не была благосклонна ко мне. Изменчивая Фортуна повернулась ко мне спиной и начался долгий период фатального невезения. И жизнь начала меня добивать медленно, но верно. Ей с удовольствием помогали мои компаньоны, родственники, мужья, любовники и другие люди. Да. Мне фатально не везло, хотя я много работала и поначалу стойко преодолевала все жизненные преграды. Мне очень многие завидовали и старались говорить, как я, одеваться, как я и вести себя так, как я. Даже в самые трудные времена я следила за собой и не позволяла себе опускаться. Я никогда не выходила из дому без косметики и одевалась в свои самые дорогие платья и костюмы. И никто не смог сказать, что у меня проблемы или что мне живется хреново. Да. Людская «жаба» – это дело неприятное. Весьма неприятное. В погоне за сохранением бизнеса, я начала постепенно терять здоровье. Даже четыре года судилась с государством. И когда я все же потеряла бизнес, то решила больше не бороться и не играть в игры с государством, потому что хорошо понимала, что в этой неравной схватке все равно в итоге проиграю. Но у меня забрали все. Положение, фирму, деньги. Меня просто раздели донага, невзирая на то, что к этому времени я уже одна растила свою дочь. Тогда я решила уйти из этого театра абсурда и стать Наблюдателем. И даже не уйти, а переместиться со сцены, это я в фигуральном смысле, на которой играла, пересесть на галерку, чтобы лучше видеть все то, что происходит вокруг. Это была очень хорошая позиция. Я видела все: и узурпацию власти одним весьма недалеким, и я бы даже сказала глупым и бездарным человеком. Быстрым размножением его прихлебателей и их низость. Я наблюдала, как стремительно нищает народ и как происходит расслоение на классы общества, бывшего когда-то почти однородным. Кланы прихлебателей властителя были крепко спаяны и четко организованы. Все это, как в черном зеркале, отразилось на постоянных коррупционных скандалах последнего времени. Вы хорошо знаете, что за дикие нарушения в тюрьмы сели второстепенные лица, а верхушка по-прежнему остается неприкасаемой. И да, у нас есть неприкасаемые, которым закон не писан.
У нас закон – это для нас, простых смертных, а они, небожители, живут по другим правилам. Даже здесь, в дурке, есть привилегированная третья палата с деревянными кроватями, своим телевизором и приличным постельным бельем, где лежат съехавшие с катушек чиновницы и жены чиновников. И к ним отношение совершенно другое. И чтобы иметь даже такие привилегии эти господа всегда будут жить по правилам личной верности и преданности властителю. Наш с вами, девочки, распорядок здесь, как на зоне, впрочем, как и во всей нашей бедной стране. Эта психушка – это наше государство в миниатюре. Здесь все под тотальным контролем и надзором. По свистку, я имею виду по крику и приказу сестер, мы идем на обед и порой стоим в коридоре пятнадцать-двадцать минут в ожидании, когда нам позволят войти в столовую. Туалет строго по расписанию, где и посрать в одиночестве нельзя. Мы – пациентки дурдома – грязь под ногами, как и простые люди в нашей стране. А бездарные сестры, не умеющие правильно наложить повязку или измерить давление, вовремя оказать помощь, когда мы в ней нуждаемся – это обслуживающий власть персонал, совершенно равнодушный к нашим проблемам. Вот вспомните хотя бы случай с Олей Никитиной… И эту несчастную женщину в зеленом халате… По-моему – она настоящая героиня. Но мы даже не знаем ее имени. Режим превратил ее в траву, и эта бедолага уже никогда не будет прежней и никогда не подаст свой голос за наши свами права и свободу для всех, – Власова тяжело вздохнула и набрав в легкие побольше воздуха, продолжила так же размеренно и спокойно: – Да… медсестры… Почувствовав свою власть над нами, ее вкус, они, к сожалению, превращаются в распоясавшихся грубых хабалок, которые орут на нас, мерзко подшучивают и издеваются совершенно безнаказанно. Они упиваются своей значимостью и важностью. Как и те властные прихлебатели, которые, находясь на своих постах ведут себя точно так же. Очень давно английский политик и историк лорд Актон сказал: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». И с этим высказыванием я согласна целиком и полностью. И да, сестрам глубоко наплевать, что наступил тихий час или отбой. Они орут в сестринской, забывая о том, что мы тоже люди и хотим отдыхать. И другими они уже не будут никогда, как и все те, кто вкусил власти. И если мы попытаемся заглянуть к ним внутрь, что мы там увидим? Боюсь даже строить какие-либо предположения. Но я твердо могу утверждать, что ничего хорошего. И сюда, в психушку, идут работать женщины, обозленные на жизнь. Скольких из них вы можете назвать нормальными? Двоих? Троих? Тех, у кого в глазах есть еще проблески понимания и сострадания? Молчите? То-то. Поэтому выйдя отсюда, постарайтесь не пить и не влипать в истории. Думайте больше о своих детях и себе. Дети
