Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
По мере того, как её дочери выходили замуж, донна Ада, согласно завещанию их отца, отписывала каждой в приданое по маленькой вилле. Диего женился последним и, несмотря на уговоры матери поселиться вместе с женой на «Вилле Гранде», предпочёл купить квартиру в новом районе города: уж очень его жене не хотелось жить со свекровью. Несмотря на всю свою молодость, Маддалена Пратези привыкла к полной независимости. Обоих родителей она потеряла в пятилетнем возрасте во время эпидемии испанки, а братьев, дядюшек-тётушек, кузенов и прочих родственников не имела, если не считать престарелых бабушки с дедушкой, которые её и воспитывали, так что к двадцати одному году, получив скромное наследство, была вольна строить жизнь по собственному разумению.
«И потом, – часто повторял Диего, – "Вилла Гранде" не наша, она принадлежит Танкреди. Когда он вернётся, мама, тебе придётся её отдать».
Со временем родились внуки, как мальчики, так и девочки: трое у Санчи с Дино Аликандиа, один у Консуэло, одна, Лауретта, у Инес, и ещё одна, наша Ада, у Диего с Маддаленой. Потом наступили тяжёлые военные годы, омрачённые гибелью на фронте мужа Консуэло, Джорджо Артузи, и завершившиеся внезапным перемирием, когда донна Ада, до тех пор убеждённая монархистка, была столь разочарована бегством короля, что совсем потеряла доверие и уважение к савойскому дому.
На «Вилле Гранде» благодаря усилиям Гаэтано Арреста, чувствовавшего себя на чёрном рынке как рыба в воде и обеспечивавшего свою былую благодетельницу всем необходимым, от голода не страдали. Сестры Диего, как и их отец, управляющего презирали, считая человеком подозрительным и вульгарным, а встречая, едва удостаивали взгляда и никогда не принимали у себя дома. Впрочем, благодаря своей деловой хватке Арреста сразу после окончания университета смог удачно жениться: его супруга, принадлежавшая к одному из самых зажиточных семейств Доноры, была до фанатизма религиозна, прекрасно образованна и весьма заботилась о собственной репутации. Своих четырёх дочерей она воспитывала даже в большей строгости, чем донна Ада.
А пока где-то далеко занималась партизанская борьба, пока союзники бомбили соседние с Донорой города, которые собирались освободить, донна Ада, как мы уже знаем, столкнувшись с эвакуацией и гибелью под обломками Инес и Диего с их супругами, приютила под своей крышей двух маленьких сирот и начала то, что называла битвой за их воспитание и образование.
12
Обо всех этих событиях Танкреди узнавал лишь фрагментарно, да и то в основном самую мрачную часть. Из тех писем, что мачеха и Диего регулярно ему посылали, многие затерялись в хаосе того трагического времени.
Когда же осенью 1946 года Танкреди и Армеллина наконец вернулись, они обнаружили, что семья снова выросла. Санча и Дино только что крестили четвёртого ребёнка. Девочку назвали Умбертой в честь жалкого короля, ещё в мае удалившегося в изгнание: с падением фашизма Дино заявил, вызвав саркастический смех тёщи, что всегда поддерживал монархию. Консуэло только что повторно вышла замуж за Джироламо Дессарта и, к ревнивому разочарованию первенца, Джулио, была беременна вторым ребёнком – как потом выяснилось, даже двумя: сёстрами-близнецами Маризой и Миреллой, будущими несчастными жертвами издевательств Лауретты в наших играх на «Вилле Гранде».
Как и после смерти Гаддо, Танкреди не позволил мачехе покинуть виллу. Знакомство с двумя племянницами-сиротами тронуло его до глубины души. Ему казалось, что вернулись времена, когда отец лежал в гробу, а Санча, Консуэло и Инес наполняли эти комнаты наивным детским щебетаньем. Но у них, по крайней мере, была жива мать, Лауретта же с Адитой остались на свете совсем одни. (Сказать по правде, у Лауретты были ещё бабушка и дедушка Ланди, а также многочисленные родственники по отцовской линии, а у Адиты – прадедушка и прабабушка Пратези, но донна Ада считала немыслимым, чтобы два представителя семейства Феррелл пошли, как она говорила, «побираться по чужим домам».)
«Будем жить все вместе, как когда-то, – сказал Танкреди мачехе. – Места хватит. Раз уж ты решила стать им матерью, я стану отцом».
Вот так шестилетняя Лауретта, уже учившаяся в школе, и четырёхлетняя Ада незаметно обнаружили, что живут уже не в королевстве, а в республике, с пятидесятидвухлетним «отцом» и пятидесятишестилетней «матерью», требовавшей себе право голоса даже в тех вопросах, которыми не хотела или не собиралась заниматься. И ещё с Армеллиной, которой почти через сорок лет пришлось нянчится с ещё одной парой сироток Бертран, пусть даже на этот раз это были девочки, а Лауретта носила фамилию Ланди.
Донна Ада считала, что девочек и девушек следует воспитывать строже, чем мальчиков. Став матерью, она снисходительно относилась к проказам своего первенца Диего, а вот с тремя дочерьми, как жаловалась младшая, Инес, вела себя хуже армейского капрала. Со временем девушки вышли замуж и родили своих детей, чьим воспитанием бабушке не удавалось руководить так, как ей того хотелось – за исключением Ады и Лауретты, которые, бедняжечки, вздыхала Армеллина, из-за бомбардировок всё-таки угодили ей в лапы.
До середины пятидесятых девочки более-менее мирились с такой строгостью, потому что бабушка по-своему их любила и, следуя священному кодексу Ферреллов, посвящала им всё своё время. А ещё потому, что в семье хватало других людей, всегда готовых приласкать их и простить любые проступки – прежде всего, дядя Танкреди.
Всё изменилось в подростковом возрасте, особенно для Ады, которая, в отличие от кузины, не могла смолчать или сделать что-то тайком. Она смотрела
