Иван Истомин - Первые ласточки
Решили обратиться к Варов-Гришу, потому что у Эля еще изба не готова. Гриш мялся вначале, ругал Германца и его жен, но согласился съездить.
На полдороге к Азовам встретил он воз с грузом и двумя седоками. Остановились.
— Мать родная! Сенька-Семен!.. — воскликнул Гриш, увидев съежившегося на задке Германца. Он сидел в облезлом гусе поверх малицы и держал руки за пазухой.
— А я поехал за тобой. Вот хорошо-то — сам ползешь-едешь до Мужей. А Гнедко где? — Он смотрел на незнакомую черную лошаденку и на ее кучера.
— Пропал конь! — ответил тот. — Оставили пока под навесом у сторожа пристани…
А Сенька, услышав Гриша, заерзал, обрадовался, а потом захныкал:
— Нету, нету Гнедка! Погиб! Вот я и не мог выехать, когда стало тепло…
…Сенька решил сводить Гнедка на водопой. Уже вечером, после отъезда Будилова. И тут Гнедко выкинул номер — удрал от Сеньки, поскакал не на юг или куда-нибудь по городу, а прямо на север вслед Гажа-Элю. Гнедко пошел вскачь по дороге, а потом свернул в сугроб, напрямик через кусты, по брюхо в снегу, стараясь догнать Гажа-Эля, своего вековечного мучителя. Сенька попытался бежать за ним и остановить, но конь уходил в лунную ночь. И Сенька замерз и остался без коня.
А через два дня слух пошел по кару — охотник видел недалеко в урмане околевшую лошадь, почему-то стоящую. Видно, на что-нибудь напоролась, не смогла сломать дерево и стоит околевшая.
Сенька догадался, что это Гнедко. Так и есть — ему навылет проколола горло лесина, расщепленная молнией, невидимая в сугробе, острая, как сабля.
Гриш схватился, взялся за голову — Гнедко погиб так глупо.
— Будилов виноват, — залепетал Сенька, съежившись, едва выговаривая слова. Он готов был винить его во всем — почему Александр Петрович не остановил его от обмена баш на баш. Сам он, Сенька, не заработал ничего, даже понес убыток. И нет Гнедка — Сенька опять безлошадный. А у Гажа-Эля — Пеганка, тяжеловоз. Эль заработал и будет зарабатывать.
Сенька всхлипнул.
— Ну, разберетесь сами. — Гриш не любил, когда взрослые плачут. — Ты, Семен, совсем заколел. Поезжайте. А я — в Березово за Гнедком, раз так случилось-получилось…
Глава 22
Ловушка
В школе во время большой перемены ученики завтракали тем, что брали из дома: хлеб, оладьи, шаньги.
Но Яков Владимирович, вопреки заведующему школой, придирчивому, строгому, не привыкшему до сих пор к еде северян русскому Сергею Сергеевичу, дозволил есть мерзлую рыбу и мясо, только обязательно убрать за собой. Он как зырянин понимал, что учащимся трудно отвыкать от северной, многовековой привычки.
Ребята возликовали, особенно те, у кого были нельмушки, щучки, налимчики и кариши — мелкие осетры и стерлядки. Хранили рыбу на улице, на вышке, и с нетерпением ждали большой перемены. С шумом доставали, располагались в классе на полу, расстелив малицы. И начинали айбарць — ели мерзлую рыбу или мясо.
— Эх, будем есть кариши! — Илька ликовал, спустясь на пол возле кучи рыбы. — Федюнька! Венька! Живее! Берите ножички!..
Но это было вчера, а сегодня у них не оказалось ни крошки с собою. Вот что случилось — Варов-Гриш из Березово привез часы-ходики и повесил в горнице. И все ахнули — тикают. Идут и тикают. И красивые — выпуклый циферблат, есть две стрелки, а вокруг по блестящей жести нарисованы всевозможные цветы. Внизу похожи часы на паньзи, на игрушку, на легкую деревянную лопаточку с черенком и зарубиной над ней, спускаемой с помощью шпагата вверх — называется это маятником. Маятник ходит взад-вперед, и свисает откуда-то изнутри тяжелая гиря на длинной цепочке. Сзади часов — деревянная коробка и петелька, чтоб вешать на стену. Теперь не опоздаешь на уроки или куда-нибудь — есть ходики-часы. Слышно их на всю избу. Венька даже ночевал у Гриша — спал с Федюнькой на детской кроватке, а Илька на полу под ходиками, завернувшись в меха. Слушали долго, как ходят и тикают часы. Но не могли уснуть — с непривычки, видно. В избе ночью тихо, а тут будто кузнечик стрекочет, не дает спать. Стали уже поворачиваться с боку на бок. Наконец уснули ребята. Но Гриш до утра не мог вздремнуть — тикают и тикают ходики. Не вытерпел — встал и остановил маятник. Кое-как уснул.
А когда проснулись ребята — видят-слышат: ходики стоят. Солнце пошло на юг — светит вовсю, и на улице народ.
Что тут сделалось! Ребятишки — в слезы. Проснулся Гриш — мать родная! Ругает и себя, и часы. Мальчики быстренько оделись, не поели, ничего не взяли с собой, бросились в школу и, конечно, опоздали.
Яков Владимирович нахмурился, а ученики стали дразниться.
— Больше так не будет, — обещал Илька на перемене.
Федюнька захныкал:
— Я хочу есть. Большая перемена, а Педька, жаднюга, не дает кусочек мяса. Забыл, как ел у нас в Рождество. Ухх!..
— А не сходить ли нам домой? Живем рядом, и нарточки внизу, — предложил Илька.
Вскоре они были на улице, падал легкий снег. Добрались до дому. Венька хотел перемахнуть через свою ограду, но Илька предложил остаться, похлебать простокваши с лепешками и — обратно. Они ввалились в избу.
— Вот подвели вас ходики, — сказала Елення из кухни. — Раздевайтесь. У меня суп почти готовый. Простокваши нету, и молоко кончилось — корова-то стельная…
Ребята сняли малицы, сели за столик. Елення налила в общую деревянную чашку суп-бульон, еще не сдобренный мукой, а в отдельной тарелке — мясо с костями. Похлебали бульон деревянными ложками, попробовали мясо, но оно не доварилось — долго возились с едой.
А в горнице ходики тикают — тик-так, тик-так…
— Во, часы ходят! Надо посмотреть, когда кончим… — сказал Федюнька.
Потом пили чай с сахаром. Потом пошли в горницу, а там Февра сидит на ящике, читает книжку, она скоро кончает ученье-мученье. Целых три года она проучилась и еще нулевой класс! Ходит давно во вторую смену.
— Вон тикают! — Федюнька подошел вплотную к ходикам, задел свисающую цепочку с гирей.
— Не трогайте! Папа не велел задевать! — строго сказала Февра.
Ребята чуть-чуть отошли от часов и принялись обсуждать ходики. Один говорит: гвоздь идет до конца, чтоб вешать на него маятник и гирю, другой — три гвоздя, чтоб было крепче.
Шум подняли — чуть не дерутся, а время идет — уже одиннадцать часов.
Венька не сдается, подойдя к стене, заглядывает снизу — не видны ли в часах блестящие желтые зубчики?
— Зубчики, зубчики видно!.. — заорал он и хотел выпрямиться, но задел головой гирю, и тиканье постепенно остановилось — маятник не хотел идти.
— Ой!.. Ой! — Венька, морщась, ухватился за голову.
— Испортил ходики! — завопила Февра. — Вот теперь попадет от папки!..
Венька толкнул маятник, и ходики снова затикали.
— Марш, марш! — воскликнула Елення из кухни. — На улице-то тепло, хоть снег валит, а вы спрятались вроде…
Тут спохватились ребята — опять попадет от учителя.
Они суматошно надели малицы на себя — и на улицу. А там снег валит хлопьями вовсю. Даже ограды не видно.
Ничего не говоря, побежали к школе. Что-то ожидает их, оставит Яков Владимирович после уроков без обеда.
«Ну, мы малость позавтракали и пообедали уже. Можем и остаться…» — подумал Илька.
Открыли дверь, слышат — в их классе поют. Сегодня суббота — всего три урока. Вот беда!
Они пуще расстроились, разделись, а в классе разноголосо тянули известную зырянскую песню «Ай, люли-люли».
Венька приоткрыл дверь и просунул голову. Яков Владимирович дирижировал и казался почему-то сердитым.
Допели песенку, учитель увидел Веньку.
— Та-ак, пришли наконец!.. Безобразие!.. Опаздываете целый день!.. Садитесь все! Из класса ни с места! Проведем небольшое собрание.
Илька, торопясь, дополз до парты, сел.
Яков Владимирович, волнуясь и хмурясь, заговорил, что класс сегодня вел себя негодно. Ему попало от заведующего школой Сергея Сергеевича.
«Ах, вон почему учитель не в духе», — подумал Илька.
Учитель продолжал: во время большой перемены заведующий заглянул в нулевой класс и ужаснулся — ученики едят мерзлую рыбу и мясо! И на полу, на малице! Срам какой! То-то, мол, он наблюдал с зимы возле школы ораву собак и видел отбросы. Даже спрашивал у Силовны — откуда столько объедков? У вас же нет псов?
— Был он тут? — спросил Яков Владимирович хмуро.
— Был!.. А мы и не знали… — хором ответил класс.
— Вот как вы подвели меня, — учитель качал головой. Он начал говорить, что разрешил заменять завтраки мерзлой едой, зная их как детей исконных рыбаков и оленеводов, а они?.. Как попало убирают отбросы. Помойная яма возле школы. Нек-ра-си-во!
— Получил выговор, — сказал Яков Владимирович.
— А что такое «выговор»? — спросил Илька.
— Узнаешь, когда вырастешь… — Учитель верно был сильно сердит.
