Океан на двоих - Виржини Гримальди
– Агата, тебе обязательно надо научиться это готовить, – говорит он, откладывая ложку.
– Мне кажется, у тебя тоже две руки.
Судя по внезапному молчанию, мою ярость услышали. Я чувствую, как закипает кровь в жилах. Я – вулкан на грани извержения.
– Почему ты так со мной разговариваешь? – спрашивает он.
– Во-первых, потому что я не кухарка. Если желаешь что-то съесть, приготовь себе сам. Не одни женщины стряпают, добро пожаловать в двадцать первый век, парень.
– Но я этого не говорил!
– Я не закончила, дай мне сказать! Во-вторых, потому что, если тебе так нравятся пирожные Жюли, ты можешь просто попросить ее тебе их приготовить.
– Ты думаешь, я ее клею? Это шутка?
– Это было не особо завуалировано, надо сказать.
– Я этого совсем не почувствовала, – вмешивается растерянная Жюли.
Мима встает и, подойдя ко мне, кладет руку мне на плечо:
– Полно, милая, мы собрались, чтобы повеселиться. Хочешь тирамису? Я положила его в холодильник, сейчас принесу.
– Я сваливаю, – заявляет Диего, направляясь к двери. – Чокнутая!
– Давай-ка без оскорблений, – одергивает его моя сестра.
– Бросьте, можно все уладить! – говорит Люка. – Я уверен, что Диего просто хотел быть вежливым.
– Не устраивай скандал, – шепчет Амели мне на ухо. – Ты немного перегнула палку.
– Убирайтесь.
Все глаза устремляются на меня.
– УБИРАЙТЕСЬ, Я СКАЗАЛА!
– Агата, – вздыхает Мима.
– Вы все сговорились против меня. Получается, он прав? Так уходите вместе с ним.
– Гагата, – делает попытку Эмма.
– Я не хочу вас больше видеть! Вечер окончен!
Я убегаю и закрываюсь в туалете. Через несколько минут слышу, как хлопает входная дверь. Гнев распирает меня, я не знаю, что с этим делать. Ору, чтобы выплеснуть ярость. Ругаю себя на чем свет стоит, бью ногой в стену. Кусаю кулак изо всех сил, следы зубов остаются на большом пальце. Ненавижу их. Ненавижу себя. Хочу сдохнуть.
Тогда
Апрель, 2010
Эмма – 30 лет
Вот мне и исполнилось тридцать лет. Странно думать, что моему отцу столько никогда не будет. Я долго была уверена, что умру в двадцать девять, как он. До вчерашнего дня я во всем видела знаки, но дожила. Я стала старше его.
Теперь я понимаю, какими молодыми были мои родители, когда появилась я. Им было по восемнадцать. Мама часто говорила мне, что забеременела случайно, но они с папой сразу приняли решение сохранить меня.
В моем возрасте у них было двое детей, двенадцати и семи лет. Мне они всегда представлялись старыми, они же родители, предки, а теперь я их ровесница. Интересно, задавались ли они, как я, вопросом, как можно жить в теле взрослого, ощущая себя подростком? Я часто чувствую, что мне не по силам груз ответственности, я сознаю, сколько мне лет, но детство кажется еще таким близким. А они? Ощущали то же самое? И буду ли я это ощущать, когда стану матерью?
Если, конечно, это когда-нибудь случится.
В подарок на день рождения я получила мейл, которого ждала после подсадки эмбриона. ЭКО не удалось. Вторая попытка, вторая неудача. Алекс говорит, что все у нас получится, хотела бы я быть так уверена. Иногда у меня опускаются руки.
После года напрасных усилий мы пошли к врачу. Сделали кучу обследований, и дело оказалось во мне. У меня эндометриоз, повреждение фаллопиевых труб. Это объясняло и жестокие боли во время месячных, которые ничем не снимались, а мама говорила, что я симулирую. Она называла меня неженкой, а мне казалось, будто мне режут живот ножом.
Гинеколог был честен: шансы родить ребенка невелики. Я не могу больше выносить уколов, анализов крови, обследований, лекарств, гормонов, обманутых надежд, ожидания. Не могу больше гадать, стану ли я однажды матерью или нет. Все говорят, что я слишком много об этом думаю и сама создаю блокировку. Марго советует уехать в отпуск и рассказывает, что одна ее подруга забеременела, когда махнула на все рукой. Даже Алекс иногда упрекает меня, мол, это уже навязчивая идея.
Мне одиноко перед этой пустотой. Я становлюсь раздражительной, завидую подругам, у которых округлился живот. Я не понимаю, почему мы не имеем права на это счастье, когда другим оно дается так легко.
Агата говорит, что все нормально, что эти чувства пройдут, когда я возьму на руки своего ребенка. И даже это меня раздражает. Как она может утверждать, что это будет, и откуда ей знать, что я тогда почувствую?
Я кончу одинокой брюзгой.
Вибрирует телефон. Это сообщение от сестры, которая поздравляет меня с днем рождения в седьмой раз за день. Думаю, ее цель – написать мне тридцать раз.
Я выключаю телефон и снова ложусь.
Сейчас
12 августа
Агата
0:23
Мы зашли за кебабами и жареной картошкой. Устраиваемся в гамаке. Звезды светят над нами, еще тепло, несмотря на поздний час. Слышно, как вдалеке дерутся коты.
– Надеюсь, это не Роберт Редфорд, – говорит Эмма.
– А может, как раз он. Дерется со своим братом. Такое случается, и это не значит, что они друг друга не любят.
Она пристально смотрит на меня: наверное, спрашивает себя, как столько проницательности умещается в одном человеке.
– Иногда у них нет другого выхода, – отвечает она.
Повисает молчание, напряжение растет, я чувствую, что момент настал, и разговор, которого я жду, наконец состоится. Она бросает в рот ломтик картошки, потом еще один и начинает:
– Я не хотела тебя бросать. Всю жизнь чужие интересы я ставила выше своих. Твои особенно. Я подавляла свои желания и потребности ради твоих. Я не насиловала себя, это происходило само собой и доставляло мне удовольствие. Я пыталась разделить твои тревоги, быть с тобой каждый раз, когда ты в этом нуждалась. Я пыталась сопровождать тебя на твоих американских горках, но в какой-то момент, не знаю, перестала тебя понимать. У меня было чувство, что ты сама не прилагаешь никаких усилий. Во мне нарастал гнев. Мне надо было сбежать, прервать это. Когда Алексу предложили место в Эльзасе, я не раздумывала. Конечно, переехав, я могла бы продолжать видеться с тобой, но мне нужна была настоящая пауза. Жизнь без сюрпризов, стабильная, спокойная. Я думала, что это на несколько недель, максимум несколько месяцев, но пять лет пролетели как один миг. Я узнавала новости о тебе, регулярно говорила с Мимой, и мне этого хватало. Я больше не хотела быть в гуще событий и стала зрительницей в последнем ряду. Прости, что не объяснилась с тобой, я боялась, что сломаюсь, если с тобой поговорю. Я не хотела тебя бросать, я просто спасала себя.
Она выдерживает паузу, потом спрашивает, обижена ли я на нее.
– В какой-то период я обижалась, да. Сначала тревожилась, когда Мима сообщила мне, что ты уехала жить в Эльзас. Обычно ты рассказывала мне обо всем, а тут такое важное событие – и глухое молчание. Я этого не поняла. Потом почувствовала себя брошенной и обиделась. И очень разозлилась. Да, я злилась на тебя, как никогда раньше. Мне понадобилось время, чтобы понять. Знаешь, я и сама бы себя бросила, если бы могла.
Она кладет руку мне на колено. Я продолжаю:
– Правда, Эмма, я тебя понимаю. Биполярное расстройство трудно вынести самому человеку, и его окружению тоже. Я бы не променяла тебя ни на какую другую сестру, ты была идеальна.
– Ты так думаешь?
– А тебе нужны комплименты! Я думаю даже больше, чем тебе говорю. Если бы не ты, не знаю, как бы я пережила детство. О нет, ты не будешь опять разводить сырость!
Эмма утирает нос рукавом:
– Ты тоже лучшая сестра в мире.
– Ладно, хватит, поговорим о серьезных вещах. Ты не будешь доедать кебаб?
Она таращит глаза и откусывает от своего кебаб-сандвича:
– И не мечтай! Сестра ты замечательная, но не надо зарываться.
