Школьный двор - Вера Кимовна Зубарева
История была и впрямь не из приятных. Грета слыла самой сильной немкой в школе и даже в городе. Её произношение, знание языка, умение красиво и точно перевести любой текст, а также великолепная техника синхронного перевода сделали её известной в среде переводчиков. Частые приглашения в германское консульство были обусловлены именно этими её талантами. В группу к Грете Самойловне попасть было почти невозможно. Каждый родитель, отдавший своё дитятко в спецшколу с немецким уклоном, мечтал увидеть его бегло говорящим на немецкой мове, в которой ученики Греты Самойловны преуспели куда больше, чем в украинской. Одна треть нашего класса была продвинутой в плане немецкого языка, а другие две трети валяли ваньку с Анной Андреевной и Светланой Андреевной. Их отчество было полнейшим совпадением, и они отличались друг от друга. Анна Андреевна не видела причин для напряга, и уроки у неё проходили в светских беседах с вкраплениями немецких слов. Светлана Андреевна старалась больше, но до Греты ей было как до Рейхстага.
Короче, Грета звездела так долго, что и сама уже перестала волноваться по поводу возможной конкуренции. И тут, прямо как по Пушкину, на вопрос о том, кто на свете всех милее, зеркальце в учительской голосом директрисы поведало Грете, что приехала из «зелёныя дубравы» некая Маргарита Петровна, мужа которой командировали в Одессу. Эта Маргарита Петровна уже покорила полконсульства и консула в придачу и получила прекрасные рекомендации. По мере поступления информации от директрисы губы Греты Самойловны сжимались всё плотнее, и не успела директриса оповестить Грету о том, что берёт эту Маргариту Петровну в штат, как в учительскую влетела Маргарита собственной персоной. В ореоле смоляных волос и в развевающейся белой кружевной блузке с воланами, она привела в движение сквозняки и другие опасные силы учительской и затараторила на немецком, приветствуя Грету Самойловну. Грета оторопела, но быстро взяла себя в руки и протараторила несколько ответных любезностей. Начало войны было положено.
Маргарита была молода, энергична, хороша собой. Грета была немолода, суха в обращении и с внешностью немецких переводчиц. Стихи и проза, лёд и пламень – это было о них, и всё дальнейшее развивалось в пушкинском русле. И не удивительно! Школа ведь была имени Пушкина! Его огромный портрет висел в вестибюле, а дух его витал во всех уголках школьного пространства.
Сама того не подозревая, Маргарита в короткий срок наделала много шуму. Слух о ней пошёл по всей Одессе великой, и родители спешно ринулись к директору, упрашивая, чтобы их детей срочно перевели от Елены Андреевны или Анны Андреевны к Маргарите Петровне. Обе с облегчением вздохнули. У них не было амбиций Греты, но зато было неимоверное количество контрольных и домашних заданий. Так Маргарита попала к нам, разделив одну из групп с Анной Андреевной, а другую – с Гретой Самойловной. За это Грета посоветовала директрисе отдать вдобавок наш седьмой «Б» под классное руководство Маргариты, которая как-то обмолвилась, что не имела никогда опыта работы классным руководителем.
К тому времени восхищение Маргаритой достигло пика. Она сумела сделать то, чего не смог ни один из учителей немецкого, включая Грету. Маргарита сделала немецкий языком общения. До неё немецкий был всего лишь предметом для изучения, скучное единство словаря, грамматики и синтаксиса – мёртвые знания, которые никому не могли пригодиться в будущем за исключением особо одарённых. И действительно, к чему было изучать язык, если вылезти за пределы страны не было ни малейшей возможности даже под предлогом обмена опытом? С приходом Маргариты всё переменилось, словно она окропила наши скудные знания живой водой, и сразу стало ясно, что с ними делать. Став нашей классной руководительницей, Маргарита постоянно переходила на немецкий, и эта форма общения приобрела оттенок секретности, наподобие того, как это было, когда немки хотели сказать друг другу что-то, что было не для нашего слуха.
Теперь и мы пользовались этой возможностью на переменках и после занятий, выучив идиомы, которых не знали наши сверстники и тем более учителя по другим предметам. Наш словарный запас, произношение и беглое владение устным языком стали на порядок выше. И даже отстающие изо всех сил подтягивались, чтобы не хлопать ушами и быть в курсе происходящего.
Поначалу Грета ничего не заподозрила и тараторила в нашем присутствии как ни в чём не бывало. Но в один прекрасный день кто-то не выдержал и хмыкнул на одну из её реплик, брошенных Маргарите, и у неё вытянулось лицо. Она гневно взглянула на Маргариту и быстро вышла из класса.
Наши успехи Грета расценила как посягательство на её вотчину, а Маргариту – как предателя, выдавшего противнику военную тайну. С этого момента она никогда больше не заходила в наш класс во время уроков и очень сухо здоровалась с Маргаритой. Мы же веселились вовсю, набирая словарь и продвигаясь вперёд семимильными шагами.
Два года с Маргаритой перевернули наши представления о многом. Седьмой и восьмой классы прошли под знаком демократичности отношений между нами и ею, нашим классным руководителем. Маргарита была демократична по природе. Она не притворялась, не стремилась завоевать наше доверие панибратским отношением. Даже наоборот, учила нас почтительности и уважению, но делала это как друг, который делится опытом, а не в качестве назидания. Это ещё сильнее сплачивало нас вокруг неё. Нам действительно было интересно её мнение, почему она думает так, а не иначе по тому или иному вопросу, и это становилось предметом обсуждения.
Всё оборвалось в девятом классе. Первого сентября Маргарита объявила нам, что мужа её командируют в другое место, а это означало только одно… В классе воцарилась тишина, будто это не мы только что радостно галдели, приветствуя Маргариту – загорелую, стройную, напитавшую наше черноморское солнце.
– Да не переживайте вы так, у нас ещё полно времени, – лепетала Маргарита, сама растерявшись от такой реакции.
– Сколько? – выпалила Феля, будто речь шла о жизни тяжелобольного.
– До декабря…
Это немного успокоило.
– Потом я вам свой новый адрес оставлю, будем писать друг другу. Но Маргарита ошибалась. До декабря ей продержаться не удалось.
Заслышав о том, что её соперница покидает школу, Грета немедленно взяла дело в свои руки. Она побежала к директрисе и стала убеждать её, что нехорошо в середине года менять классного руководителя и что нужно всё оформить в начале, включая и новые немецкие группы. Об этом нам поведала Прыткова, которую Сусанин отправил в учительскую принести очки, забытые на столе. Дверь в кабинет директрисы была приоткрыта, и Прыткова, которая собиралась уже бежать обратно, вдруг услышала весь разговор и почти забыла о поручении.
Когда она наконец появилась в классе, на ней лица не было.
– Что-то ты сегодня долго за очками бегала, – пробормотал Сусанин, кивая в знак благодарности.
Прыткова тихо села на место и просидела так до звонка, не поднимая глаз. Поле урока она прикрыла дверь и жестом попросила всех оставаться на местах.
– Слушайте, – начала она прерывающимся голосом, – Маргариту забирают.
– Что? Куда? Кто забирает?
Еле сдерживая слёзы, Прыткова поведала нам всё, что слышала.
– Сволочи, – процедила Феля сквозь зубы. – Пожалеют ещё!
На следующий день Маргарита пришла в класс заплаканная и после урока стала прощаться. Мы окружили её, ни о чём не расспрашивая. Всё было так безнадёжно, что дальше некуда.
– А знаете что? – сказала Маргарита перед тем, как уйти. – Приходите-ка ко мне. Посидим, выпьем чаю с тортом.
Все резко повеселели:
– Конечно придём! И торт захватим.
– Да не нужно, я сама испеку… – Маргарита заулыбалась. – А если понравится, то рецепт дам.
В назначенное время мы заявились к Маргарите с кульком шоколадных конфет
