Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина
Антон втайне гордился тем, какой нашел «городок».
– Ты в этом больше смыслишь, чем я, – с легкостью уступила ему Лариса. – Выбирай сам.
Он всегда знал, что ему повезло с матерью. Лишь раз, в то лето, которое едва не сломало ему жизнь, был момент, когда Антон проорал ей в лицо:
– Почему ты в детстве не запретила мне заниматься этим чертовым клаймбингом?! Не жалко было? А если б тот камень мне на башку рухнул?
Через несколько секунд он просил у нее прощения и клялся, что на самом деле не думает так и ему не в чем упрекнуть мать. Но понимал, что они никогда не забудут эту минуту, застрявшую в памяти гниющей занозой. Конечно, Лариса простила его за тот понятный срыв и ни разу не напомнила, как Антон пытался перечеркнуть всю ее жизнь, раз его собственная стала неполноценной…
Изо дня в день после ампутации Лариса массировала щеточкой саднящую кожу его культи – не произнося этого уродливого слова. Они оба всегда говорили «нога», хотя ноги ниже колена не было. Не жалея сил, мать растирала зажившие шрамы жестким полотенцем, следила за состоянием кожи, смазывала кремом. Вместе они занимались лечебной физкультурой, ведь ее Антон не стыдился. А теперь понимал, что лишь усилия матери спасли его от фантомных болей, которые мучают многих ампутантов.
И к протезу он привык довольно быстро – Лариса приобрела самый лучший… Удобный настолько, что порой Антон сам забывал, что у него больше нет левой ноги. Особенно играя с детьми, которые не желали знать о существовании боли и отчаяния…
И все же по-настоящему избавиться от гнетущих воспоминаний им с матерью не удалось.
А с Кирой не было связано ничего плохого. Вообще ничего – никакого прошлого. Чистый лист. Зато тепло ее взгляда было сродни материнскому, потому Антон и потянулся к ней уже в тот момент, когда увидел сидящей на тротуаре с окровавленным коленом. Нечто символическое померещилось ему в том, что он, обезноженный, помог девушке, поранившей ногу. И собственная, уже пережитая, боль померкла перед ее, свежей, к которой Кира еще не успела привыкнуть.
Антон никак не ожидал, что Кира заставит его страдать. Кошмарное наваждение настигало не только когда он ложился в постель и опущенные веки превращались в крошечные экраны, на которых мелькали тени прошедших дней. Он и днем то и дело замирал, пронзенный навылет видением: в пустом зале кафе мечется полуголый Илья, в коридоре на полу лежит бабушка, некрасиво раскинув ноги, и зияет тьмой пустота, оставленная Кирой…
Кажется, и Антон, и Лариса все поняли одномоментно. Никаких объяснений не требовалось, хотя до той минуты они и не подозревали, что Кира с Ильей связаны большим, чем шапочное знакомство. Куда большим… Единственное, что Антон ощутил в тот момент, – это как рука матери стиснула его локоть. Остальное онемело, будто его тело вросло в ледяную глыбу.
Сколько понадобилось времени, чтобы тепло ее ладони превратило лед в ярость? Как ударил брата, Антон помнил настолько смутно, что готов был бы поверить, будто этого не было вовсе. Но краешек сознания все же удержал ту сцену: голова Ильи запрокидывается от его удара, он отлетает и падает на спину. И какое-то время лежит, распростершись в форме стрелы, указующей на тело бабушки, которое никто из них еще не посмел тронуть… Поднялся Илья не сразу. Не потому, что Антон способен отправить в нокаут… Он понимал: брата оглушило все произошедшее, а не только его кулак. И потребовалось несколько минут на возвращение к реальности, которой Илья и не знал… Никто из них не знал.
А вскоре оказалось, что это было еще не самое страшное. Но уже не для Ильи. Когда Антон, измучившись от угрызений совести («На брата руку поднял!»), пришел к нему, всю дорогу пестуя объяснение: «Она была случайной девчонкой в нашей жизни, а мы-то – братья навсегда», и застал там Киру, явно заглянувшую не на минутку, он понял, каково это, когда земля уходит из-под ног. И все пошло совсем не так, как он напридумывал по дороге, увлеченный идеей всепрощения.
Примирения не вышло. Хотя формально они «навели мосты», и вот уже Кира вернулась на работу в «Кошачье царство»… Но каждый из них чувствовал: глубинное непонимание продолжает питать обиду, и она не позволит им снова стать друзьями.
«Да мы и не были ими. – Антон сглатывал горечь, пытаясь принять очевидное. – Балбес! Я просто нафантазировал невесть что… А она увидела Илью, и я перестал существовать. А может, с самого начала был в ее глазах только ничтожным рыжим калекой…»
Чтобы подавить и расплющить жалость к себе, он быстро влез в жаркий костюм кота и выскочил на площадку на заднем дворе, где с каждой веревки свешивался ребенок. Покрытие было таким мягким, что даже тот, кто срывался, еще ни разу не ушибся по-настоящему. Хотя нытики попадались, и Антону случалось утешать малышей, чьи мамы предпочитали оставаться в прохладе кафе. Курить там не разрешалось, и некоторые выходили на улицу – через другую дверь. Раньше Антон и не подозревал, как много курящих женщин, но это не раздражало его. А вот то, что Кира не выносила сигаретного дыма, почему-то оказалось приятно.
Правда, Антон и поддел себя по этому поводу: «Начинаю рассуждать, как старик…» И спиной ощутил холодок – а годы-то, черт возьми, идут! А что он успел сделать? Скакать с детьми и веселить их, преодолевая боль, – велика ли заслуга? Он размышлял об этом и раньше, но Лариса однажды сказала:
– А вдруг ты – единственный взрослый, который дарит радость этому малышу? Знаешь, сколько родителей, и не умеющих, и не желающих сделать такой малости для своих детей? Вот и вырастают «мертвые души», потому что никто не разбудил в них любви к миру… Ты можешь спасти их.
С тех пор Антон цеплялся за эту мысль, как чужие мальчишки и девчонки цеплялись за него, точно выпрашивая толику любви. Погладить кого-нибудь из детей по головке он себе не позволял – мало ли в чем могут заподозрить те самые женщины с мертвыми душами и грязью в мыслях? А если дети гроздьями повисали на гигантском кошаке, так не сбрасывать же их с себя? К счастью, пока ни одной претензии от посетителей не поступало. В их деле черный пиар не срабатывал, будь заведение сомнительным, его сразу прикрыли бы.
– А где мои котята? Кто хочет покидаться клубками? – издал Антон клич, и они тут же посыпались с веревок на землю.
Клубки были мягкие, никаких синяков, даже если прилетит в лоб. Но бросали их малыши с азартом, хохоча во
