Тоннель - Яна Михайловна Вагнер
— А спирт подойдет? — спросила женщина с яблоком. — Руку промыть.
— Лекарства какие? — спросила сердитая, сидевшая на корточках, и с трудом поднялась на ноги, отряхнула ладони. — Ну давайте, говорите. Какие?
— Бумагу и ручку принесите мне кто-нибудь, — сказал доктор. — Я напишу. И спирт несите тоже. А сейчас отойдите и не загораживайте мне свет, я должен его осмотреть. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 09:24
— Значит, пойдем по рядам, с начала, — сквозь зубы цедила женщина-Мерседес и вколачивала каблуки в асфальт свирепо, как будто хотела наставить в нем дырок. — Машина за машиной. Так даже проще, все сидят по местам, никого не пропустим. Не отставайте, лейтенант.
Он и не отставал. После трепки, которую железная баба только что получила от своего шефа в Майбахе, он вдруг испытал к ней что-то вроде сочувствия. Обмотанный пледом старик в золотых очках напугал его сразу, с первой же секунды — желтый, сухой, как ящерица, опасный. Такому не надо было даже кричать, и говорил он вполголоса, еле слышно; глаза под очками у него тоже были желтые, змеиные. На очередного безымянного полицейского, которого к нему притащили, он даже не посмотрел, сразу принялся разделывать свою помощницу. И пока он снимал с нее мясо, кусок за куском, молодой лейтенант сидел в скользком кожаном кресле, незамеченный, изучал свой левый ботинок и был очень ей благодарен за то, что гнев старика она приняла на себя, а его ни разу не попыталась втянуть в разговор. Да и вообще, держалась неплохо: не пыталась свалить все на них с капитаном, хотя вот уж что было проще всего, не оправдывалась, не ныла, а напротив, гнула свое и даже пару раз возразила, перебила своего желтого шефа, на которого он, старлей, и взглянуть толком не решился. Не сказать чтобы это помогло, и досталось ей правда здорово, это видно было по красным пятнам у нее на затылке, а все-таки шагала она уверенно и спину держала прямо. Может, она и сука, думал старлей, с новым чувством глядя в эту широкую неженскую спину и прибавляя шагу. Ну сука, конечно, чего там. Но остальные пассажиры Мерседеса оказались еще хуже, все трое — и змеиный дед, и тихий рябой мужик в черном с лицом убийцы, который за все время не произнес ни слова, и даже болтливый мордатый водила, который уселся за руль и сразу же неприятно засуетился, бросился докладывать — привел вот, нашел, а после добрых пять минут вытирал лоб платком, отдувался и чуть ли не хватался за сердце, явно рассчитывая на похвалу за свои старания. В общем, компания в бронированном членовозе подобралась настолько гадкая, что старлей готов был снова пройти гребаный тоннель насквозь, стучаться во все машины подряд и выполнять прочие указания своей суровой спутницы хоть до самого вечера или когда там откроются сраные гермодвери, лишь бы больше туда не возвращаться.
— А зачем ему вообще этот список? — спросил он как можно дружелюбней прямо в стриженый крепкий затылок — не за тем даже, чтобы узнать ответ, а потому, что сейчас, подчиняясь приказу тощего очкастого старика, они вдруг стали заодно, он и эта хмурая женщина в синем мужском пиджаке, и пора было поговорить об этом. О тупых непонятных приказах, о говенном начальстве, которое велит, например, стрелять в человека со скованными руками или составлять никому не нужные списки, и как это все достало. Он представлял, как расскажет ей, что завтра сунет им в морду рапорт и шли бы они лесом, и как она кивнет понимающе, ну точно хотя бы кивнет, даже если говорить про такое в ее конторе нельзя.
— Я говорю, толку сейчас от этого списка, а? — повторил он, догоняя и заглядывая ей в лицо. — Ну чего мы, паспортный стол, что ли? Куда его потом? Лучше бы правда воду людям раздали, хоть какая-то польза...
— Польза, лейтенант, — сказала она холодно, не глядя, — от вашего здесь присутствия пока совершенно неочевидна. Ваш начальник убит, а по тоннелю, наполненному мирными гражданами, по вашей милости сейчас бегает вооруженный психопат, и патронов у него сколько? Напомните, пожалуйста.
— Шесть, — сказал старлей неохотно, вычитая выстрел, сделанный из капитанского «макарова» полтора часа назад у дальних ворот, и опять увидел обращенное к потолку капитаново лицо — недовольное, удивленное, и сразу почувствовал, что ноги у него стерты до крови, рубашка прилипла к спине и что не спал он уже почти двадцать восемь часов.
— Шесть, — брезгливо повторила она и обернулась наконец. — Так что вот как мы поступим: вы будете делать что велено, а вопросы и соображения оставите при себе.
Дальше пошли молча, и старлей снова, в который раз с тоской спросил себя, для чего он все еще повинуется; как это вышло, что он до сих пор ни разу, вообще ни разу не посмел даже возразить никому из этих чужих людей, которые командовали им, кричали на него и давали ему поручения, хотя все они (кроме разве что мертвого, мертвого, блядь, целых два часа уже мертвого капитана) были ему никто и любого из них, да хоть эту мужеподобную суку, он легко мог не только не слушать, но и хватить, например, лбом об стену.
Но пока он думал об этом, под ноги ему уже попалась знакомая офисная папка, раскрытая посреди прохода, и желтая обложка с ярлычком «Узнаваемость бренда: позитивное влияние на продажи» наконец хрустнула и сломалась, выплюнула бумажную начинку. Еще шагов через пятьдесят показался Опель-универсал с пухлым спящим младенцем, и почти сразу за ним — перекрывшая выезд решетка, у которой собралась почему-то порядочная толпа. Момент опять был упущен. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 09:43
Их было человек двадцать, а то и тридцать. На заскучавших зевак они были не похожи и даже как будто выстроились в очередь, так что сначала старлей подумал, что кто-то решил прогнуться перед бабой из Мерседеса и переписывает-таки пассажиров. То же самое, вероятно, подумала и чертова баба, которая тут же поперла прямо сквозь толпу с видом казенным и слегка раздраженным, как у инспектора ДПС, который приехал к месту аварии, разгонит сейчас бесполезных гражданских и наведет наконец порядок.
Но никакой переписью тут и не пахло, и пропускать ее тоже никто особенно не собирался. На самом деле ее просто не заметили, потому что смотрели на худого мелкого мужичка в мятой рубашке с короткими детскими рукавами, в котором старлей неожиданно узнал грустного любителя кошек, которого сам же и шуганул полчаса назад по пути к Майбаху. Переноска с котом стояла тут же, рядышком, а сам кошачий мужичок сидел на складном матерчатом стульчике, растопырив коленки, и держал за руку молодую беременную женщину с розовыми волосами и сережкой в носу. Глаза у него были закрыты.
— Ноги отекли вообще, — обиженно сказала беременная, и он сразу, не открывая глаз, нетерпеливо закивал и перехватил ее
