Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова - Геннадий Русланович Хоминский
– Смотрите, предателя ведут!
– Сука, Родину продал!
– Конвой, чего его везти куда-то? Хлопнуть здесь же при попытке!
– Эй, Соловей! Тебя же Соловьёв зовут? Давай его к нам в купе. Братва хоть развлечётся немного, – Константинов узнал голос, это был Червонец, – мы с корешами баб не имели уже пару лет. Так хоть предателя поимеем. Гляди, какой он гладенький, аппетитный. Всё равно его в расход.
– Сейчас я тебя поимею, – раздался голос капитана, – отойти от решётки.
Он шёл сзади и стучал по решётке резиновой дубинкой. Все отодвигались вглубь купе, но после того, как капитан проходил дальше, снова приникали к ней.
– Значит, так, Червонец, – капитан остановился у купе, – ты здесь самый авторитетный, так что имей в виду. Если кто будет провоцировать конвой и задевать этого осужденного, то сидеть в карцере будешь ты. Весь этап, – капитан со всей силы ударил дубинкой по решётке.
– Всё, Витёк, молчу, молчу. Никто на него даже не посмотрит, ты же меня знаешь. Только скажи, ведь твоя власть только в столыпинском, на пересылке её ведь нету?
– На пересылку мне плевать, а в вагоне у меня будет порядок, ты меня, Червонец, тоже знаешь.
Константинова довели до крайнего купе. Дальше коридор был отгорожен решётчатой дверью от служебной части вагона, где в открытом купе сидело несколько солдат. Его купе было совсем маленькое. В нём было три полки, одна над другой. Конвоир открыл решётку и подтолкнул Константинова внутрь. Затем замкнул решётчатую дверь.
– Размещайся на любую. Один поедешь, – сказал он.
– Значит, так, Соловьёв. Глаз не спускать. Если хоть один волос упадёт с его головы, то тебе башку лично оторву. В туалет водить в служебный, нечего ему через весь вагон шастать, – сказал капитан солдату и с силой ударил дубинкой по решётке. Так, что зазвенело в голове.
Константинов сел на полку. Ноги мелко дрожали. Что его ждёт в пути? Что такое пересылка, где капитан уже не властен? Пока он в вагоне, то капитан его в обиду не даст. А что будет дальше? Даже подумать страшно.
Гам в вагоне постепенно утих. Послышался храп. Конвоир тоже больше по вагону не проходил. Один солдат сидел на откидном стульчике и дремал, уперевшись в автомат. Уже начался день, это было видно по свету в окне коридора, хотя оно было всё закрашено белой краской.
Сколько времени вагон простоял на месте Константинов не знал – он тоже задремал, сидя на полке. Проснулся от толчка вагона. Тот тихонько покатился. Затем его прицепили к поезду, это было слышно по резкому удару. И снова всё затихло. Константинов лёг на жесткие доски полки и закрыл глаза. Несмотря на то, что было очень неудобно лежать, он заснул быстро. Сказалась бессонная ночь и нервное напряжение при погрузке.
Разбудил его громкий голос конвоира. «Приготовиться к получению кипятка», – он стоял в коридоре с большим чайником в руке. Затем подошёл к купе, где сидел Константинов и посмотрел на него.
– Чего сидишь? Протягивай через решётку котелок.
– Извините, у меня нет ничего.
– Соловей, иди сюда. Разберись с КГБэшным, – крикнул конвоир в служебное купе, а сам пошёл дальше. Следом за этим конвоиром шёл другой, с дубинкой в руке.
К купе подошёл солдат, которого называли Соловей.
– Что случилось? – спросил он у Константинова.
– У меня нет котелка, извините – пролепетал Константинов, – я не знаю, как мне быть.
– Сейчас, – ответил Соловей и вернулся в своё купе.
Через минуту к купе подошёл капитан. Он был без кителя и портупеи, в одной рубашке. В руке держал дубинку.
– Чего у тебя нет?
– Ничего.
– Тебе должны были выдать котелок, ложку и сухой паёк.
– Мне никто ничего не давал, – ответил Константинов.
– Значит, сами сожрали твой паёк, суки КГБэшные, – ответил капитан и вернулся в служебное купе.
Затем вышел и подал через решётку котелок с горячей водой, ложку и открытую банку, на которой было написано «Каша перловая с мясом».
– Держи, кашу за раз не сожри, это тебе на всю дорогу. Я не собираюсь тебя кормить за свой счёт.
– Спасибо, – тихо сказал Константинов.
Банку с кашей он поставил на верхнюю полку, ложку положил туда же, а воду из котелка выпил. Есть не хотелось. Он сел на полку и забился в самый угол к стене, где должно было быть окно и закрыл глаза. Колёса монотонно отсчитывали мгновения его жизни. Они стучали в самом мозгу и не было возможности остановить их. Он крепко зажал уши руками.
Постепенно стук колёс и покачивание вагона начало убаюкивать его. Он лёг на полку, вытянулся, положа руки под голову. Ему приходилось много раз ездить на поезде и в купейных, и в плацкартных вагонах. И каждый раз поездка на поезде означала какое-то изменение в жизни. Она всегда волновала его. Что ждёт его там, далеко-далеко, куда несёт его поезд? В первые часы поездки обычно накатывала грусть. Что он оставил там, на перроне? Жену, детей, друзей, работу, привычный быт? Но потом это чувство тоски постепенно сменялось лёгким нервным возбуждением. Что ожидает его на станции прибытия? Работа на полигоне, где он не был несколько месяцев. Друзья, которых он давно не видел. Строились планы на ближайшие дни.
Сейчас, когда он ехал в «столыпинском», было то же самое. Он покинул устоявшийся тюремный быт, камеру, к которой привык, знакомых конвоиров, следователя, адвоката. Что ждёт его впереди он не знал совершенно. Это его пугало. Он закрыл глаза и вспоминал свою прошедшую жизнь.
2.2. ЛЮДА ИВАНЦОВА
Колёса весело стучали на стыках рельс. Они как бы предвещали скорое изменение жизни. Начался отпуск, и он со своей молодой женой ехал к морю. В первый раз они ехали вместе на отдых. Вообще-то, Константинов был на море, но это было давно, в детстве. В памяти почти ничего не осталось. Он даже не помнил место, в котором они были. Помнил только, что на море. Оно было огромно и расстилалось во всю мыслимую ширь. Вода была немного прохладной, и мама постоянно пыталась его выгнать на берег: «Юра, вылезай из воды. Ты простудишься. Полежи на песочке». Точно, он помнил, что берег был песчаный. Значит, они были не в Крыму. А сейчас они ехали в Одессу, где их встретит папин брат
