Правила игры в человека - Макс Фрай
Вот как сейчас: дети подрались из-за очередного пустячка в жестяном ящике автомата, сцепились, пытаясь сразу и держать друг друга, и вывернуться из хватки, вскрик, – девочка рассадила руку об угол ящика, брат отпустил её тут же, пошла кровь, на палубу упали тяжёлые тёмные капли, женщина в меховой шапке кинулась к ней с носовым платком. О, она была напугана больше, чем матери обычно боятся царапин и ссадин, особенно когда детей двое. Это был необычный, не повседневный страх, – и Ася, вместо того чтобы предложить ещё один платок, остановилась, наблюдая за ними. И точно. Остановив дочери кровь, мать достала из сумки упаковку салфеток, неловко нагнулась, а потом и вовсе бухнулась на колени, пачкая полы дублёнки, и принялась тщательно протирать палубу там, куда попали капли. Эту грязную, истоптанную десятками пассажиров палубу, на которой, наверное, даже литра крови не было бы заметно, не то что пары капель. Мальчик выглядел виноватым – нормально; но тоже был испуган, – не нормально, нет. «Сектанты, – решила Ася, – точно, какие-то сектанты, что-то связанное с кровью – нельзя проливать? Нельзя оставлять следы?». Но женщина, поднявшись, смотрела на неё и на других пассажиров так, будто хотела сказать: «Простите, простите!» – и все молчали, только курильщик понимающе нахмурился.
Да. Примерно так видит жизнь слишком тревожный и не слишком счастливый человек с богатой фантазией и никудышными нервами, вынужденный навещать больную сварливую тётку в богом забытом городке, который ненавидит всей душой. Или же кровь действительно могла привлечь кого-то, обитавшего в речном тумане, на берегу или даже на самом «Светлом». Почему бы нет? Асе стало немного стыдно за то, что ей понравился бы такой поворот сюжета, окажись он правдой.
Отвернулась, просто отвернулась, и всё прошло. Зима. Река. Лес. Бесснежная темнота. Туман. Если долго и неотрывно вглядываться в темноту, можно увидеть призрачные вспышки света, странные геометрические формы; Ася читала, это называется «кино для заключённого», неврологический феномен. Ася не заключённый, она сбежала, и теперь произносит: «я была из этого города» – как говорят не эмигранты, нет: погорельцы.
Эта женщина и дети сошли на следующей стоянке, и все трое словно бы облегчённо выдохнули, оказавшись на суше. Слово сбросили с себя память о путешествии по воде и подстерегавшей в нём неведомой опасности, расправили плечи и пошли туда, где виднелись светофор и автобусная остановка. Снова зажгли бенгальские огни, им было весело. Не были они похожи на сектантов, хотя что Ася знала о сектантах, – вон, оказалось когда-то, что родители одноклассницы Ленки – пятидесятники, а выглядели как обычные люди. Тоже весёлые, кстати.
– Не грустите, – сказал курильщик. – Хотите коньяку? Вы не подумайте, я не подкатываю. Просто у меня есть. А этот, – он имел в виду капитана, – со мной не пьёт, когда на работе. Техника безопасности.
– А давайте, – сказала Ася. И уже через десять минут пожалела. Коньяк был хороший, курильщик раздобыл стакан для неё (чему удивляться после хрустальных бокалов? сервис на высоте), но его разговорчивость начала раздражать. Возможно, он был не самым плохим собеседником, потому что не рвался изложить историю собственной жизни и не мучил Асю неуместными вопросами, просто размышлял вслух обо всём вообще. Но это получалось некстати, потому что Ася давно достигла того странного и далеко не всем присущего уровня одиночества, когда поговорить вроде бы и не против, и не то чтобы не с кем, просто любой собеседник – не тот. И не было ни малейшего понятия о том, кто же – тот. И алкоголь, который должен был облегчать общение и развязывать язык, почему-то лишь обострял это чувство. «Может, это потому, что я неверующая?» – глупо подумала Ася и на всякий случай сделала вежливое, заинтересованное лицо.
– Вы вот философ по жизни, писатель даже, – бормотал курильщик, – а я физик, и вы вот о чём подумайте, – он вдруг перегнулся пополам и прижал ладонь к грязной палубе. Видимо, Асе стоило подумать о здоровом образе жизни и тренировках, потому что, склонившись так, она смогла бы коснуться пола только кончиками пальцев, и то в лучшем случае. Курильщик вытер ладонь о штаны и произнёс ещё несколько сентенций о бессмертной любви и предназначении человека. А потом заглянул Асе в лицо и показался внезапно страшным. Мутным, бледным, жутким, с косящим глазом.
– Я сойду сейчас, – сказал он, – а вы останетесь. Вот с этим. С этими.
– С кем? – спросила Ася.
– Что? – курильщик, уже увлечённый узнаваемым берегом, обернулся к ней.
– С кем я останусь?
– Что? – он как будто забыл собственные слова минутной давности.
– Вы сказали, что сойдёте сейчас на берег. А я останусь.
– Ну, да. С кем захотите, с тем и останетесь. Дело молодое, – он легкомысленно хихикнул, запрокинул к небу бутылку и сунул её, пустую, в карман. «Светлый» причалил к берегу. Курильщик ушёл. Там, на твёрдой земле, его встречала женщина в непроницаемой зимней одежде, вряд ли жена.
Асе к этому моменту было уже хорошо. Несмотря ни на что. Пальцы, державшие стакан, ничего не чувствовали, и нос тоже, зато ногам было тепло. Так тепло, что она наклонилась и снова потрогала палубу. Рифлёный металл был тёплым, почти горячим.
На следующей стоянке, как и обещал курильщик, вышли все. Капитан спустился из рубки, посмотрел на неё сквозь оранжевые очки и спросил:
– Вы до конечной?
Ася кивнула.
– Поднимайтесь, – сказал он, – у меня там самовар.
– Я ещё тут побуду.
– Поднимайтесь, – повторил он настойчиво. Асе стало не по себе и не захотелось спорить.
И нет, капитан не шутил: самовар и в самом деле был. Электрический, серебристый, как на даче в Асином детстве. И чашки в самый раз к нему: на одной был штампик «речной транспорт», а на другой «общепит».
– Можно вопрос? – сказала Ася, немедленно понимая, что выглядит глупой и пьяной.
– Конечно.
– Что такое шпангоут?
Капитан обернулся, снял очки и уставился на ней точь-в-точь такими, как
