Варлам Шаламов - Артист лопаты
- Один?
- Вдвоем с Маслаковым.
"Война,- подумал Андреев,- по мобплану, наверное..."
- Можно идти, гражданин начальник?
- Да. У меня два рапорта на тебя есть.
- Работаю не хуже других, гражданин начальник...
- Ну, иди...
Разгибали ржавые гвозди и снимали колючую проволоку, наматывая ее на палку. Десять рядов, десять железных нитей, да еще поперечные косые нитки на целый день хватило этой работы Андрееву и Маслакову. Ничем эта работа не была лучше любой другой работы. Косаренко ошибся - чувства заключенных огрубели.
В обед Андреев узнал еще новость: паек хлеба был снижен с килограмма до пятисот граммов - это была грозная новость, ибо приварок ничего не решал в лагере. Решал хлеб.
На следующий день Андреев вернулся в шахту.
В шахте было привычно холодно и привычно темно. Андреев спустился по людскому ходу на нижний штрек. Порожняк сверху еще не подавали, и Кузнецов, второй откатчик смены, сидел невдалеке от нижней плиты, на свету, и ждал вагонов.
Андреев сел рядом. Кузнецов был бытовиком, деревенским убийцей.
- Слушай,- сказал Кузнецов.- Меня вызывали.
- Куда?
- Туда. За мост.
- Ну и что?
- Велели на тебя заявление подать.
- На меня?
- Да.
- А ты?
- Я подал. Что сделаешь?
"Действительно,- подумал Андреев,- что сделаешь?"
- Чего же ты там писал?
- Ну, написал, что сказали. Что хвалил Гитлера...
"Ведь он не подлец,- думал Андреев.- Он просто несчастный человек..."
- Что же теперь со мной сделают?- спросил Андреев.
- Не знаю. Уполномоченный сказал: это так, для порядка.
- Ну да,- сказал Андреев.- Конечно, для порядка. У меня ведь срок кончается в нынешнем году. Новый намотать успеют.
Вагончики гремели по уклону.
- Эй, вы! - закричал старший плитовой.- Сказочники! Забирай порожняк!
- Я, пожалуй, откажусь с тобой работать,- сказал Кузнецов.- Будут ведь опять вызывать, а я скажу: не знаю, я с ним не работаю. Вот как...
- Так лучше всего,- согласился Андреев.
Со следующей смены напарником Андреева стал Чудаков, тоже бытовик. В отличие от словоохотливого Кузнецова, этот - молчал. Либо от роду был молчаливым, либо предупредили "за мостом".
Через несколько смен Андреева и Чудакова поставили в вентиляционный штрек на верхнюю плиту - спускать в уклон на тридцать метров пустые вагонетки и вытаскивать груженые. Вагонетку разворачивали на плите, наводили колеса на рельсы, уходящие в уклон, прикрепляли к вагонетке стальной трос и, цепляя барабанчиком за лебедочный трос, толкали вагонетку вниз. Цепляли по очереди. Очередь была Чудакова. Вагонетки шли и шли, одна за другой, рабочий день был в полном разгаре, как вдруг Чудаков ошибся - столкнул вагонетку вниз, не прицепив ее к тросу. "Орел!" - авария шахтная! Раздался глухой грохот, лязг железа, треск стоек; столбы белой пыли заполнили уклон.
Чудакова тут же арестовали, а Андреев вернулся в барак. Вечером его вызвали к Косаренко, к начальнику.
Косаренко метался по кабинету.
- Что наделал? Что наделал, я спрашиваю? Вредитель!
- Да вы с ума сошли, гражданин начальник,- сказал Андреев.- Ведь это Чудаков случайно...
- Ты научил, гад! Вредитель! Остановил шахту!
- При чем же тут я? И никто шахты не останавливал - шахта работает... Чего вы орете?
- Он не знает! Вот Корягин пишет... Он член партии.
Большой рапорт, написанный мелким почерком Корягина, действительно лежал на столе начальника.
- Ответишь!
- Воля ваша!
- Иди, гад!
Андреев ушел. В бараке, в кабинке десятников был шумный разговор, прервавшийся с приходом Андреева.
- Ты к кому?
- К вам, Николай Антонович,- обратился Андреев к старшому.- Куда работать завтра выходить?
- Доживи до завтра,- сказал Мишка Тимошенко.
- Это не твоя забота.
- Вот через таких грамотеев я и срок имею, честное слово, Антоныч,сказал Мишка.- Через Иванов Ивановичей этих.
- Вот к Мишке пойдешь,- сказал Николай Антонович.- Так Корягин распорядился. Если тебя не арестуют. А Мишка выкрутит тебе кручину.
- Надо знать, где находишься,- строго сказал Тимошенко.- Фашист проклятый.
- Ты сам фашист, дурак,- сказал Андреев и пошел отдать кой-какие вещи товарищам - запасные портянки, старый, но еще крепкий бумажный шарф, чтоб к аресту не было ничего лишнего из вещей.
Соседом Андреева по нарам был бывший декан горного факультета Тихомиров. Он работал на шахте крепильщиком. Главный инженер пытался "выдвинуть" профессора хотя бы в десятники, но начальник угольного района Свищев отказал наотрез и недобро посмотрел на своего заместителя.
- Если поставить Тихомирова,- сказал Свищев главному инженеру,- тогда вам нечего делать на шахте. Поняли? И чтобы я больше таких разговоров не слышал.
Тихомиров ждал Андреева.
- Ну, что?
- Переспим это дело,- сказал Андреев.- Война.
Андреева не арестовали. Оказалось, что Чудаков не хочет лгать. Его продержали с месяц на карцерном пайке - кружка воды и триста граммов хлеба, но не могли склонить ни к каким заявлениям - Чудаков в заключении был не первый раз и знал всему настоящую цену.
- Что ты меня учишь?- сказал он следователю.- Андреев мне ничего плохого не сделал. Я знаю порядки. Вам ведь меня судить неинтересно. Вам Андреева надо засудить. Ну, пока я жив, не засудите его, мало еще каши лагерной ели.
- Ну,- сказал Корягин Мишке Тимошенко,- на тебя одна надежда. Ты справишься.
- Есть, понятно,- сказал Тимошенко.- Сначала мы ему "по животу" - паек снизим. Ну и если проговорится...
- Дурак,- сказал Корягин.- При чем тут проговорится? Первый день на свете живешь, что ли?
Корягин снял Андреева с подземной работы. Зимой холод в шахте достигает всего двадцати градусов на нижних горизонтах, а на улице - шестьдесят. Андреев стоял в ночной смене на высоком терриконнике, где громоздилась порода. Вагонетки с породой поднимались туда время от времени, и Андреев должен был разгружать их. Вагонеток было мало, холод страшный, и даже ничтожный ветер превращал ночь в ад. Там впервые на колымской земле Андреев заплакал - раньше никогда этого с ним не бывало, разве лишь в молодые годы, когда приходили письма матери и Андреев не в силах был их прочитать без слез и вспомнить о них без слез. Но это было давно. А здесь почему он плакал? Бессилие, одиночество, холод - Андреев привык, настроился в лагере вспоминать стихи, что-то шептать, повторять неслышно - на морозе думать было нельзя. Человеческий мозг не может работать на морозе.
Несколько ледяных смен, и Андреев снова в шахте, снова на откатке, и напарник его - Кузнецов.
- Хорошо, что ты здесь! - радовался Андреев.- И меня опять в шахту взяли. Что с Корягиным случилось?
- Да, говорят, на тебя материалы уже собрали. Достаточно,- говорил Кузнецов.- Больше не надо. Я и вернулся. Работать с тобой хорошо. И Чудаков вышел. Изолятора ему дали. Как скелет. Банщиком будет пока. Не будет больше на шахте работать.
Новости были значительные.
Десятники из заключенных ходили в лагерь без конвоя после смены, выполнив свои отчетные обязанности. Мишка Тимошенко решил сходить в баню до прихода рабочих из лагеря, как делал всегда.
Незнакомый костлявый банщик отпер крючок и открыл дверь.
- Ты - куда?
- Я - Тимошенко.
- Вижу, что Тимошенко.
- Ты меньше разговаривай,- сказал десятник.- Не пробовал еще моего термометра - попробуешь. Иди, давай пар.- И, оттолкнув банщика, Тимошенко вошел в баню. Черный влажный мрак наполнял шахтерскую баню. Черные закопченные потолки, черные шайки, черные лавки вдоль стен, черные окна. В бане было темно и сухо, как в шахте, и шахтерская лампа "вольфа" с треснутым стеклом висела, воткнутая крючком в столб посреди бани, как в шахтную стойку.
Мишка быстро разделся, выбрал неполную бочку холодной воды, завел туда паровую трубу - в помещении бани был бойлер, и воду грели горячим паром.
Костлявый банщик смотрел с порога на розовое, пышное тело Тимошенко и молчал.
- Я вот так люблю,- сказал Тимошенко,- чтобы парок был живой. Ты воду нагреешь немного, я в бочку залезу, и ты пускай пар помалу. Хорошо будет, я постучу по трубе, и ты пар выключай. Прежний-то банщик, одноглазый, все мои привычки знал. Где он?
- Не знаю,- ответил костлявый. Ключицы банщика натягивали гимнастерку.
- А ты откуда?
- Из изолятора.
- Ты Чудаков, что ли?
- Да, Чудаков.
- Не узнал тебя. Богатым будешь,- засмеялся десятник.
- Это я в изоляторе так доплыл - вот ты и не узнаешь! Слышь, Мишка,сказал Чудаков,- а ведь я видел тебя...
- Где?
- А за мостом. Слышал, что ты там уполномоченному пел...
- Каждый сам себя спасает,- сказал Тимошенко.- Закон тайги. Время военное. А ты - дурак. Дурак ты, Чудаков. Дурак, и уши холодные. Такое принял из-за этого черта Андреева.
- Ну, это уж мое дело,- сказал банщик и вышел. Пар загремел, забурлил в бочке, вода согрелась. Мишка постучал - Чудаков выключил пар.
