Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика
1843, <1857>
8. «Вечер душен, ветер воет…»{209}
Вечер душен, ветер воет,Воет пес дворной;Сердце ноет, ноет, ноет,Словно зуб больной.
Небосклон туманно-серый,Воздух так сгущен…Весь дыханием холеры,Смертью дышит он.
Всё одна другой страшнееГрезы предо мной;Всё слышнее и слышнееПохоронный вой.
Или нервами больнымиСон играет злой?Но запели: «Со святыми,—Слышу, — упокой!»
Всё сильнее ветер воет,В окна дождь стучит…Сердце ломит, сердце ноет,Голова горит!
Вот с постели поднимают,Вот кладут на стол…Руки бледные сжимаютНа груди крестом.
Ноги лентою обвили,А под головойДве подушки положилиС длинной бахромой.
Темно, темно… Ветер воет…Воет где-то пес…Сердце ноет, ноет, ноет…Хоть бы капля слез!
Вот теперь одни мы снова,Не услышат нас…От тебя дождусь ли словаПо душе хоть раз?
Нет! навек сомкнула вежды,Навсегда нема…Навсегда! и нет надеждыМне сойти с ума!
Говори, тебя молю я,Говори теперь…Тайну свято сохраню яДо могилы, верь.
Я любил тебя такоюСтрастию немой,Что хоть раз ответа стою…Сжалься надо мной.
Не сули мне счастье встречиВ лучшей стороне…Здесь — хоть звук бывалой речиДай услышать мне.
Взгляд один, одно лишь слово…Холоднее льда!Боязлива и суроваТак же, как всегда!
Ночь темна и ветер воет,Глухо воет пес…Сердце ломит, сердце ноет!..Хоть бы капля слез!..
<1857>
9. «Надежду!» — тихим повторили эхом…»{210}
«Надежду!» — тихим повторили эхомБрега, моря, дубравы… и не преждеКонрад очнулся. «Где я? — с диким смехомВоскликнул он. — Здесь слышно о надежде!Но что же песня?.. Помню без того яТвое, дитя, счастливое былое…Три дочери у матери вас было,Тебе судьба столь многое сулила…Но горе к вам, цветы долины, близко:В роскошный сад змея уже проникла,И всё, чего коснулась грудью склизкой,Трава ль, цветы ль — краса и прелесть сада, —Всё высохло, поблекло и поникло,И замерло, как от дыханья хлада…О, да! стремись к минувшему мечтою,Припоминай те дни, что над тобоюНеслись доселе б весело и ясно,Когда б… молчишь?.. Запой же песнь проклятья:Я жду ее, я жду слезы ужасной,Что и гранит прожечь, упавши, может…На голову ее готов принять я:Пусть падает, пускай палит чело мне,Пусть падает! Пусть червь мне сердце гложет,И пусть я всё минувшее припомнюИ всё, что ждет в аду меня, узнаю!»
— «Прости, прости! я виновата, милый!Пришел ты поздно, ждать мне грустно было:Невольно песнь какая-то былая…Но прочь ее!.. Тебя ли упрекну я?С тобой, о мой желанный, прожила яОдну минуту… но и той одноюНе поменялась бы с людской толпоюНа долгий век томлений и покоя…Сам говорил ты, что судьба людскаяОбычная — судьба улиток водных:На мутном дне печально прозябая,В часы одних волнений непогодных,Однажды в год, быть может, даже реже,Наверх они, на вольный свет проглянут,Вдохнут в себя однажды воздух свежий,И вновь на дно своей могилы канут…Не для такой судьбы сотворена я:Еще в отчизне, девочкой, играяС толпой подруг, о чем-то я, бывало,Вздыхала тайно, смутно тосковала…Во мне тревожно сердце трепетало!Не раз, от них отставши, я далекоНа холм один взбегала на высокойИ, стоя там, просила со слезами,Чтоб божьи пташки по перу мне далиИз крыл своих — и, размахнув крылами,Порхнула б я к небесной синей дали…С горы бы я один цветок с собою,Цвет незабудки унесла, высокоЗа тучи, с их пернатою толпоюПомчалася — ив вышине далекойИсчезла!.. Ты, паря над облаками,Услышал сердца пылкое желаньеИ, обхватив орлиными крылами,Унес на небо слабое созданье!И пташек не завидую я доле…Куда лететь? исполнено не всё ли,Чего просили сердца упованья?Я божье небо в сердце ощутила,Я человека на земле любила!»
<1857>
10. «Прощай, прощай! О, если б знала ты…»{211}
Прощай, прощай! О, если б знала ты,Как тяжело, как страшно это слово…От муки разорваться грудь готова,А в голове больной бунтуют сноваОдна другой безумнее мечты.
Я гнал их прочь, обуздывая властьюМоей любви глубокой и святой;В борьбу и в долг я верил, веря счастью;Из тьмы греха исторгнут чистой страстью,Я был царем над ней и над собой.
Я, мучася, ревнуя и пылая,С тобою был спокоен, чист и тих,Я был с тобою свят, моя святая!Я не роптал — главу во прах склоняя,Я горько плакал о грехах своих.
Прощай! прощай!.. Вновь осужден узнать яНа тяжкой жизни тяжкую печатьНе смытого раскаяньем проклятья…Но, испытавший сердцем благодать, яТеперь иду безропотно страдать.
<1857>
11. «Ничем, ничем в душе моей…»{212}
Ничем, ничем в душе моейЗаветной веры ты не сгубишь…Ты можешь полюбить сильней,Но так легко ты не разлюбишь.Мне вера та — заветный клад,Я обхватил его руками…И, если руки изменят,Вопьюсь в безумии зубами.Та вера — жизнь души моей,Я даром не расстанусь с ней.
Тебя любил я так смиренно,Так глубоко и так полно,Как жизнью новой озареннойДуше лишь раз любить дано.Я всё, что в сердце проникалоКак мира высшего отзыв,Что ум восторгом озаряло,—Передавал тебе, бывало,И ты на каждый мой порывСозвучьем сердца отвечала.
Как в книге, я привык читатьВ душе твоей и мог по волеВсем дорогим мне наполнятьСтраницы, белые дотоле.И с тайной радостью следил,Как цвет и плод приносит нынеТо, что вчера я насадилВ заветной, девственной святыне.
Я о любви своей молчал,Ее таил, как преступленье…И жизни строгое значеньеПеред тобой разоблачал.А всё же чувствовали самиНевольно оба мы не раз,Что душ таинственная связьОбразовалась между нами.Тогда… хотелось мне упастьК твоим ногам в порыве страсти…Но сила непонятной властиСмиряла бешеную страсть.
Нет! Но упал бы я к ногам,Не целовал бы след твой милый,Храня тебя, хранимый самЛюбви таинственною силой…Один бы взгляд, один бы звук,Одно лишь искреннее слово —И бодро я пошел бы сноваВ путь одиночества и мук.
Но мы расстались без прощанья,С тоской суровой и немой,И в час случайного свиданьяСошлись с холодностью сухой;Опущен взгляд, и чинны речи,Рука как мрамор холодна…А я, безумный, ждал той встречи,Я думал, мне простит онаМою тоску, мои мученья,Невольный ропот мне проститИ вновь в молитву обратитГреховный стон ожесточенья!
<1957>
12. «Мой ангел света! Пусть перед тобою…»{213}
