Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы - Лина Богданова
Та протянула ей свечу и указала на распятие. Старушка прошла туда. Поставила на канун свечу, запалив ее от горящих поблизости. Положила на столик для пожертвований свой апельсин. Вспомнила родителей. Бабушку с дедушкой. Пожелала им покоя и радости. Растерялась: а что же дальше делать?
В храме пахло как-то особенно. Клавдия Романовна точно не знала чем, но важность ароматов поняла. И приняла. Тусклый свет свечей, тихое и удивительно деликатное пение невидимых со стороны певчих, величие икон действовало на людей умиротворяюще. Клавдия Романовна исключением не стала. На душе спокойная мелодия разливалась сладкой теплою рекой, в которой тонули все обиды и тревоги. Хотелось прикрыть глаза и плыть по течению медленно и бесконечно дол го.
— Господи, хорошо-то как… — шепнула она. — Не зря пришли. Спасибо за подсказку.
Снова улыбнулась, прикрыла глаза и замерла. Время остановилось, так и не решившись переступить порог храма. Новый мир поглотил все прежние ощущения и чувства. Запахи, звуки здесь имели какое-то неземное происхождение.
Клавдия Романовна вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую когда-то привела в церковь бабушка. Втайне от родителей и знакомых. И спрятала в уголке, велев тихонько стоять и слушать. Пригрозила, если ослушается, отправить домой одну.
Могла бы и не грозить. Маленькая Клавдя и так бы никуда не ушла. От всей открывшейся красоты и величия. Она впитывала в себя все: и расшитые золотом ризы, и сверкающие в свете свечей оклады на образах, и странные слаженные движения рук верующих. И это удивительное пение…
Светло и радостно была написана та картина. Бабушки в белых платочках. Степенные старики без привычных шляп и картузов, напевные речи священника. И она, маленькая, тоненькая, что тянущаяся к солнцу тростинка, в неуклюжих стремлениях повторить за всеми непривычные слова молитвы…
Господи, хорошо-то как… — повторила она, выныривая из омута воспоминаний. — Спасибо, что привел. Спасибо, что выслушал.
Она оглянулась. Мимо прошаркали войлочными сапожками две старушки. У иконы с изображением Божьей Матери молились еще две.
Вселенная крутилась вокруг высоких белых стен, вокруг убегающих ввысь колонн и резных куполов, вокруг венчающих их макушки крестов. Вокруг храма. Это было еще одно неожиданно обретенное Клавдией Романовной жизненное пространство. Она прикрыла дверь, поправила платок на голове и шагнула в снежно-синюю взвесь рождественской ночи.
— Домой пора. Поздно уже.
Она осторожно спустилась по лестничке и направилась к дому. Сделала несколько шагов и обернулась. К церкви.
— Спасибо, что привел сюда. Надоумил как вовремя. Теперь я знаю, где мне товарок искать. И где душой отдохнуть. Надоумил, Господи. И за неверие прости. Так сложилось. Уверовать не обещаю — слишком много воды утекло. Но приходить буду.
Клавдия Романовна подняла голову и смело взглянула в глаза собеседнику. Грустный взгляд. Скорбно сжатые губы. Столько строгости и боли. И столько тепла и участия. На всех хватит. Во веки веков.
На душе было светло и спокойно. И немножко радостно. Сегодня ей повезло. Сегодня у нее был хороший собеседник. Сегодня она разговаривала с Богом.
Осенний мотив
«Осень жизни, как и осень года, надо, не скорбя, благословить…» — звучала у меня над головой пронзительно-грустная мелодия. И звучала, надо сказать, не один раз. Соседка сверху, молодящаяся пенсионерка Алиция Валерьяновна, обожала устраивать для приятельниц дискотеки в ретростиле. С акцентом на календарь. И на возраст.
С сентября по декабрь в моих ушах постоянно звучали тонкие намеки на печально неотступные обстоятельства: «Мои года — мое богатство», «Снегопад, снегопад, если женщина просит, бабье лето ее торопить не спеши» и еще дюжина давно забытых шедевров моего советского детства.
— Ну прямо и дня не прожить без намеков на возраст! — злилась я, непроизвольно грустя и пританцовывая под печальные осенние мотивы.
Хотя злилась все больше не на мотивы и даже не на Алицию Валерьяновну. Злилась на себя, на скоротечность женской жизни. Нет, естественно, в свои сорок шесть умирать я точно не собиралась. Но и жить старой теткой ох как не хотелось!
Муж посмеивался над недавно проявившимся комплексом. Дарил нарочито неподходящие комплименты. Предлагал отправиться в какой-нибудь санаторий на весь отпуск:
— И время приятно проведем. И себя в порядок приведем. Танцы до полуночи, массаж, бассейн, всякие там косметические ноу-хау. Поехали, а?
Я уходила к себе, плакала потихоньку. Замыкалась. Сторонилась шумных компаний. Нервничала, отвечала резкостями на неудачные мужнины шутки. Неудивительно — раньше мы проводили отпуск на курорте, а теперь до санаториев дожили.
Что же впереди? Инвалидная коляска и морщины-пятнышки от макушки до пят?
А тут еще на работе проблемы… Нет, с моими профессиональными компетентностями все было в полном порядке. И с коллегами я поддерживала ровные, практически дружеские отношения. Просто сменился начальник. И молодой хлыщ, прибывший на место галантного Сан Саныча, сразу расставил все точки над «i», отделив зерна от плевел изящным движением холеной руки:
— Милые дамы! Я все понимаю, но попрошу не злоупотреблять прекрасным постбальзаковским возрастом и снизить количество дней, проведенных на больничных, до минимума. У нас оптимизация, в которую соцзатраты абсолютно не вписываются.
— Можно подумать, молодые на больничных не сидят, — прошептала мне на ухо напарница Роза Михайловна. — Еще как сидят — то на сохранении, то дети болеют. А про них в этом чудесном спиче ни слова. Им, значит, можно.
А я обиделась не столько на «постбальзаковский», сколько на равнодушный взгляд вполне привлекательных, и главное — мужских глаз. И это после двух выходных, визита к парикмахеру и новой блузки! Что-то будет дальше!
Я вышла на балкон. Осень буйствовала во дворе ослепительно яркими красками, совершенно не свойственными увяданию. Солнечное сияние усугубляло цветовые эффекты. Природа, казалось, пустилась во все тяжкие, чтобы поразить свое строгое небесное начальство неземной красотой и соблазнительностью. Впрочем, осени никто не намекал ни на возраст, ни на оптимизацию. Шикуй, упорствуй, не уставай удивлять!
А мне… Мне становилось страшно. Что там впереди? Болезни, бессилие, вызывающая жалость и отвращение внешность, перекошенная возрастом фигура?
— Не хочу. Не хочу! Не хочу!!!
— Ты чего там бубнишь, милочка? — послышалось откуда-то сверху вместе с очередным музыкальным напоминанием о возрасте. — Давай-ка ко мне!
Ну конечно! Вездесущая Алиция! Только ее мне не хватало!
— Спасибо, Алиция Валерьяновна, — повернулась я к соседке, — но у меня дела.
— На пенсии свои дела переделаешь, а пока — лови момент! У меня сегодня кавалеры суперские. На любой вкус и цвет. А дам — раз-два и начинай считать сначала, — не унималась любительница активного коллективного досуга. — Томка заболела, у Ритули
