Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы - Лина Богданова
— А ты и не выходи, — похохатывал довольный успехом Николай, — кто тебя торопит? Одного родишь — мы второго сообразим, дело-то молодое.
— У кого молодое, а у кого и не очень, — капризничала его половинка. И в который раз окатывала меня с головы до ног и в обратном порядке холодным оценивающим взглядом.
Меня эти женские подколки трогали мало. Тоже мне водные процедуры: одним ушатом больше, одним меньше — какая разница, коли каждую минуту в новый омут ныряешь. Все равно просохнуть не успеваешь.
За корпоративом следовала свадьба, за свадьбой — Хэллоуин, за ним — бесконечные детские праздники. То дни рождения, то окончание детсада или школы, то первая коммуния.
— Кто бы подумал, что на малышне так подняться можно! — не уставал удивляться Коля. — Вроде бы гонорары копеечные, а косяком прут, то на, то и выходит. И у тебя — слышь, партнерша, — недаром тридцать школьных годков за плечами, с ребятней все так гладко выходит.
— Там и напрягаться не надо, — милостиво принимала я комплименты от шефа, — я ж среди малявок как свечка в торте. Тепло, сладко и всегда на своем месте. Коль, ты меня не бросай. Лялька как из декрета выйдет, пристрой к кому-нибудь. Не то я после такой шоковой терапии со скуки в кратчайшие сроки скончаюсь.
— Я ж сказал, до конца Лялькиного декрета еще лет десять как минимум. Если не надоест, там и будем мосты разводить. Но роль сценариста за тобой до победного конца.
* * *
Десять не десять, но четыре года мы продержались. Много воды утекло за это время, много дней рождений и значимых производственных дат.
Николаю Павловичу предложили должность главного администратора в его цирке. Должность сценариста детских праздников осталась за мной. Но это было не самое главное изменение в моей жизни.
Я вышла замуж. Точнее — справила жемчужную свадьбу. И слегка влюбилась в своего мужа. Между прочим, взаимно. До Деда Мороза Валентин слегка не дотягивает — не та комплекция. Но Снегурочкой меня зовет. И кофе в постель подает каждое утро. С молоком, правда — возраст все-таки. Снегурочки иногда тоже стареют. Но постепенно!
Рождественский диалог с молчаливым собеседником
В канун праздника космос был расцвечен мерцанием разноцветных звезд и облечен в кружева серебристой зимней туманности. В эпицентре событий находилась и необычайно яркая планета апельсинового цвета. Время и пространство вертелись вокруг, создавая ощущение причастности к происходящим на ее поверхности событиям.
Ослепительные кометы проносились мимо, добавляя праздничности в и без того торжественную атмосферу. Привычные для этого времени осадки, напротив, смягчали ощущения, все больше и больше укутывали планету пушистым холодным покрывалом. Снежинки, мягко кружась, накрывали целые острова или города, если таковые имелись на оранжевой планете. Невооруженным взглядом наблюдатель не мог рассмотреть подобные в космическом масштабе мелочи.
Да он и не догадывался о космическом характере происходящего. Вернее, не догадывалась, поскольку наблюдатель был существом женского рода. Не очень молодым, к слову сказать. А точнее — очень и очень пожилым человеком. Женщиной. Еще точнее — Клавдией Романовной, иногда — просто бабой Клавой. Одинокой старушкой восьмидесяти трех лет, с трудом осваивавшей новое, неожиданно полученное пространство.
В сине-сиреневых сумерках января окружающий бабу Клаву мир был наполнен яркими огнями витрин и окон многоэтажек, загадочным мерцанием фонарей, ослепительными прочерками фар пролетавших мимо машин. В центре всей этой мелькающе-мерцающей яркости находилась присыпанная снегом скамейка, на которой сидела старушка. Рядом лежал подаренный соседским мальчишкой — и ведь живут еще на Земле добрые люди! — апельсин.
Старушка давно замерзла, но идти домой не спешила. Дома ее ждала темнота. И одиночество. Не самые лучшие компаньоны для рождественского вечера.
— Хотя в Рождество ваше я, по большому счету, и не верила никогда, — откровенничала баба Клава, время от времени стряхивая с апельсина снег. — Идейная я была. Активная. Недосуг мне в молодости по церквям было бегать и молитвы учить. У нас тогда другие боги имелись. И другие книги. Я с двадцати в коммунистах. Секретарем комсомольским в колхозе была, потом парторгом. Лет двадцать в народных заседателях. После пенсии — профком возглавляла. Депутатствовала. С дружиной по темным дворам бродила. Такие дела…
Между фраз громоздились неозвученные подробности воспоминаний.
Выделенный колхозом участок под застройку. Долгое и мучительное для одинокой женщины возведение дома. Суета на работе и в быту. Пролетающие мимо со скоростью света годы, желания и мечты. Лица. События. Переживания. Радости и печали. У каждого свой космос. И своя вера.
Не получилось у Клавдии Романовны с личной жизнью. Разве что урвала пару-тройку дней, а может, часов женского счастья. Но без желанных последствий. Так и прожила всю жизнь одна. Ни мужа. Ни детей. Для других жила. Сестре с братом помогала, племянников поднимала. Приятельницам и знакомым выбивала путевки, квартиры, машины. И незнакомым тоже. Волновалась, торопилась, доказывала…
— Теперь вот в город перебралась, — кряхтела старушка, поглаживая ноющую спину. — Поздновато, правда, но привыкаю помаленьку. В городе-то хорошо — все рядом: и больница, и почта, и библиотека. Туалет опять же теплый. И вода горячая. Хоть по три раза на дню мойся…
Легко сказать: привыкаю. А на деле… Трудно давался Клавдии Романовне город. Ни тебе любимой парилки в огороде, ни молочка парного от соседки Любы, ни баб на завалинке. А поговорить баба Клава ох как любила. Было ей что сказать. Что обсудить. Какую оценку дать. Что посоветовать. Чем пристыдить зарвавшихся сельчанок. Да и сельчан. С ее-то опытом!
Столько лет в деревне прожила. Всех знала. И про всех знала. С уважением люди к ее словам относились. Специально на завалинке напротив собирались. Одно время, правда, поубавилось слушателей — умирала деревня. Забеспокоилась тогда Романовна — привыкла в центре внимания быть. Побегала по инстанциям. Повозмущалась. Подсказывала. В струю попала. А может, совпало одно с одним. Но на месте деревни решили агрогородок строить. Птицефабрику открыли. Мясомолочный комплекс расширили. Новую улицу в сторону от центра провели.
Проявил интерес к новому комплексу внучатый племянник. Прикатил на блестящей машине прямо к дому. Долго по двору расхаживал. К сарайчикам приглядывался. Прикидывал что-то. И прикинул. В следующий раз появился вместе с отцом. Гостинцев навезли. Вкусностей всяких.
Баба Клава на стол собрала. И после третьей рюмки клюквенной наливочки поняла, что к чему. Внук предлагал обмен: его городская малосемейка на старый баб Клавин дом.
— Посудите сами, тетя, —
