Heartstream. Поток эмоций - Том Поллок
— Нет, я имею в виду, что это безопасно, потому что это личное, но нет никаких отказов. Тебе не нужно беспокоиться о том, что тот, на кого ты подписан, двуличен или пытается ограничить твои чувства. Ты перестаешь быть собой, глядя на мир другими глазами. Ты знаешь, что человек, за чьим стримом ты следишь, абсолютно открыт и честен с тобой. Это… доверие, я думаю. У меня с ним иногда бывают трудности.
Он рассмеялся.
— Что?
— Будем следить за морем, — сказал он. — Если заметим мощный прилив, то это все потому, что луна сошла с орбиты из-за твоей чрезмерной скромности.
— Ой! — я взмахнула ладонью над его головой, изображая подзатыльник.
— Да брось, Эми. Если бы я сказал тебе, что небо синее, ты достала бы палитру цветов Dulux для проверки.
— Что ж, — я отложила тушь и взяла тени для век. — Тебе самому не помешало бы чуть больше скептицизма, приятель. Тогда, возможно, ты не позволил бы мне сделать из тебя пьяного клоуна.
Его глаза открылись, и он поднял руки, чтобы защитить лицо от кисти.
— Шучу! Шучу. Ты будешь выглядеть как гот-принц, о котором так мечтают твои депрессивные шугейз-девицы.
На мгновение он показался растерянным, затем откинулся на спинку стула, закрыл глаза, и его улыбка вернулась. Я удивилась. Он действительно доверял целому миру. Поразительно, ведь мир только и делал, что пинал его по всем мягким местам, до которых мог дотянуться его ботинок со стальным носком.
— С кем у тебя было в последний раз? — спросил он.
— Я не уверена, что готова разговаривать об этом со своим младшим братом.
Он шлепнул меня по руке.
— Ты знаешь, о чем я. За чьим стримом ты следила в последний раз? Какой-нибудь мажор? Или модель?
— Почему? Потому что я, такая страхолюдина, отчаянно хочу знать, каково это — быть красивой? — раздраженно спросила я.
— Вспоминай все надуманные обиды, если хочешь. Вопроса это не изменит.
Я вздохнула.
— Девушка, которую я нашла на форуме. У нее два года назад умер папа.
— Боже, — пробормотал он. — Я думал, ты выберешь того, кто работает в контактном зоопарке или что-то вроде того.
— Зачем? Если мне захочется посмотреть на милых зверюшек, я справлюсь сама. В интернете полно картинок.
Он не озвучил очевидного ответа: если бы я подождала несколько месяцев, то сама смогла бы испытать тяжелую утрату. Вместо этого он задал вопрос, который задала бы я. Единственный важный вопрос.
— Это всегда так? — от мольбы в его голосе у меня сжалось сердце. — Лучше не будет?
На мгновение я подумала о том, чтобы солгать ему и использовать его доверчивость во благо.
— В ее случае — нет, не будет, — призналась я. — Она предупреждала меня до того, как я подключилась.
— Тогда зачем?
Я взвесила вопрос, прежде чем ответить на него.
— Чтобы знать, что это нормально. Бояться. Что я не слабая, потому что мне страшно.
Он вздохнул, тепло его дыхания коснулось моего запястья.
— Ненавижу, когда так говорят о тебе, понимаешь?
В памяти тут же всплыла утренняя перепалка: небольшой поток гнева от кучки папаш-придурков, которые жаловались, что я превращаю их сыновей в долбоебов (долбоеб — фантастически полезное слово в интернете, любой, кто использует его, мгновенно отправляется в игнор).
После этого горстка анонимных троллей с криками обвинила меня в том, что я уничтожила общество, каким мы его знаем, и скинула мне ссылку на статью о четырех мальчиках, которые оказались в больнице после взлома настроек безопасности и наблюдения за стримом в течение тридцати шести часов, без сна и еды, кроме чипсов. По всей видимости, они следили только за тем, что мы называем «поток плохих новостей»: репортер стримит из зон боевых действий, сторонники теорий заговора и парочка более эмоциональных стримов, включая мой. Официальная точка зрения представителей Heartstream состояла в том, что настройки безопасности были установлены неспроста, и обвинять их — все равно что винить гель для рук за то, что его пьет алкоголик. Я не разделяла этой уверенности, и после прочтения отчета у меня внутри словно осталась дыра. Тем не менее на каждую историю, подобную этой, приходила сотня личных сообщений от подписчиков про то, что они больше не чувствуют себя одинокими, так что же мне было делать?
Мама, папа, даже Heartstream Inc. умоляли меня не вмешиваться. «Это не твоя проблема», — говорили они мне. На что я только молча смотрела на них. Как заставить их понять? Какой, к черту, смысл во всем, в этом общении, в этой связи, в этих чувствах, если хотя бы иногда я не вижу в этом своей проблемы?
«В жизни каждого должен пролиться дождь, — говорила мама в день постановки диагноза, — а иногда даже ливень».
Теперь интернет может донести каждую каплю до твоей комнаты. Я думаю, что некоторые люди нуждаются в поливе. А другие, если не будут осторожны, могут утонуть.
— Я просила тебя не читать упоминания обо мне, приятель, — сказала я Чарли.
— Я знаю, но это так меня злит. Ты — самый сильный человек, которого я знаю.
Странно, что я могла часами следить за самыми интимными эмоциями незнакомцев, но личного всплеска искренности от моего маленького брата было достаточно, чтобы на щеках вспыхнул лесной пожар.
— Все готово, — поспешно сказала я. — Открой глаза.
Он моргнул и уставился в зеркало в моих руках.
— Нравится?
Он завизжал, надеюсь, от восхищения.
— Я похож на зомби! Совершенно жалкого зомби!
— Который только что уронил рожок мороженого со вкусом мозга, не меньше!
— Идеально! — он обнял меня. Я обняла его в ответ. Цепи на его брюках из латекса зазвенели.
— Я не единственная, кто огребает за то, что публично остается самой собой, — сказала я с тревогой. — Знаешь, эти тупые козлы из твоего класса будут лезть к тебе в школе, если ты придешь в таком виде. Я поддержу тебя, но, когда я буду на уроках… — Я замолчала.
— Я знаю, но они всегда найдут повод поиздеваться надо мной. Уж лучше я буду выглядеть круто, когда они пристанут ко мне.
Он сглотнул, но под белым макияжем я заметила, как они стиснул свою маленькую челюсть. Я сжала его плечо.
— Знаешь что, Чакмонстр? Я считаю, что самый сильный человек, которого ты знаешь, живет в нашем доме.
Я открываю дверь ванной. Полли стоит скрестив на груди руки.
— Ты в порядке? — спрашивает она.
— Крошечный мочевой пузырь, — говорю я. — Сжимается еще больше, когда я напугана.
Кажется, ей неудобно. Женщине, которая все это время угрожает мне, действительно не нравится, когда я
