Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов
Еще десять тысяч я потерял, когда уехал с того Нового года. Не помню, как потерял, но помню, что десять. Они сказали, что водка у них есть, но мне они ее не дадут. И я уехал. Такси сразу после полуночи первого января шестнадцатого стоило около тысячи. Где еще девять? Даже если брать самую хорошую водку рублей по пятьсот, то не мог же я выпить восемнадцать бутылок? Не мог.
Это сейчас я стал такой умный и сильный, что с радостью сам молча уйду, когда мне дадут понять, что я раздражаю. Уходить – самое простое, приятное дело. Я просто уйду, я просто уйду. Но это сейчас. А тогда я встречал Новый год с таксистом и не мог вспомнить, где еще девять тысяч. Я понимаю, что вам меня все равно не жалко. Мне иногда кажется, что мне самому себя не всегда жалко. Мне вообще жалко всех, кроме себя, но и себя тоже жалко, но это нельзя, потому что тогда другим жалко не будет. Но другим все равно не жалко. Пусть это прозвучит немного нескромно, но мне иногда кажется, что я один понимаю, что значит «жалко». Сейчас я даже Соню раздражаю. Нельзя говорить в интервью «пусть это прозвучит немного нескромно». Нельзя ставить эпиграф из Скриптонита. Кажется, я один тут никак не могу понять, почему «нельзя», когда никому не плохо.
Меланхолия, конечно, вернулась. Недавно сказал это Соне, она аж привстала: а до этого что было?! «Сангвиния»??? Писатели-невротики, вроде Толстого, обожают свою меланхолию и даже особенно не стесняются этого. Больше своей меланхолии я люблю мою Соню. Потому что только с ней меланхолии нет. Просто нет.
Хорошо, я мог купить по дороге блок сигарет примерно за тысячу, но тогда где еще восемь? Я иногда задаю очень простые вопросы, от которых все прячутся. Простые вопросы – это единственное, от чего я не прячусь. Почему за одни наркотики сажают в тюрьму, а другие продают в магазинах с едой? Разве сидеть в тюрьме – не вреднее наркотиков? Почему наказывают за преступление, в котором нет потерпевшего, кроме самого преступника, который и есть единственный потерпевший, которого и наказывают? Фраза почти как у Льва Николаевича, и пафос такой же. Почему человек в новогоднюю ночь может купить в магазине с едой восемнадцать бутылок тяжелых наркотиков, сесть в такси и поплыть в меланхолии, и за это его не посадят в тюрьму? Напечатают на бумажке, что бухло теперь тоже нельзя, и будем за бухлом ходить по лесам. А я не хочу за бухлом ходить по лесам, я вообще уже достаточно ходил за бухлом. Ходить за бухлом даже в магазин страшно, не говоря про леса.
Я знаю, вас раздражает наивность. Вам кажется, я притворяюсь наивным. Да, я всегда притворяюсь наивным, нормальным и вру, и за это почему-то дают деньги, на которые можно купить еды в магазинах с бухлом. Вам тоже сейчас захотелось сказать, что вы тоже всю жизнь притворяетесь. Да, мы все одинаковые, такие тонкие, непонятные, разные.
Может быть, по дороге тогда я купил еще секс-игрушку, тыщи за две? Хорошо, но тогда где еще шесть?
Если бы меня спросили, кем я на самом деле мечтаю работать, я бы честно сказал: сценаристом порно без мужиков, но с машинами. Потому что есть прекрасный жанр Fucking Machines с милфами без порноплатьев, красивее ничего вообще не придумать, но какие у них скучные, одинаковые сюжеты! Все хорошо, только одно и то же. Но, наверное, за это я их и люблю. Больше всего люблю, когда каждый день одно и то же. И народу немного. Вообще, чем меньше людей вокруг, тем лучше, особенно в порно. В первую очередь в порно. Если бы меня спросили, но ведь не спросят. Никогда не спрашивают ни о чем действительно интересном, а всегда говорят лишь о том, что и так всем известно. Люди всегда говорят примерно одно и то же, но каждый раз стараются сказать это как-то иначе. Вот это «как-то иначе» – единственное, что иногда интересно. Прямые ответы на простые вопросы пугают вас больше всего. Смотреть на вещи просто и прямо, как Лев Николаевич, никто не умеет, а кто умеет, боится. Я тоже боюсь.
Хорошо, вы не спросите, тогда я спрошу себя сам: а если не сценаристом порно с машинами и милфами без порноплатьев, тогда кем ты мечтал бы работать, Иван? Вас пока не готовы позвать на собеседование на вакансию сценариста порно с машинами, мы не дадим вам за эти сценарии денег, на которые можно купить еды в магазинах с бухлом, кем вы видите себя через пять лет? Где еще, в какой сфере деятельности и жизни вы могли бы не притворяться? Наверное, еще я мог быть если не автором, то критиком этих фильмов, делать на них обзоры в ютубе. Иван, мы вас услышали, мы обязательно с вами свяжемся позже, посоветуемся с коллегами и вернемся с ответом, доброго вам времени суток.
Спасибо, коллеги. Ночь – самое доброе время суток, потому что все спят, и можно не притворяться. А ночь может быть всегда, нужно просто закрыть шторы и открыть коньяк. Допустим, был еще коньяк за еще одну тысячу, но тогда где еще пять? Кажется, я все понял. Тогда, в новогоднюю ночь, я потратил не десять, а пять тысяч, а вторые пять я отдал мошенникам из агентства знакомств, в котором не было девушек для знакомств. Но тогда где я взял еще пять, ведь мошенникам я точно отдал десять? Нет, я опять ничего не понял. Зато я понял кое-что поважнее: порно без мужиков – это мой ответ знакомствам без девушек.
Вам кажется, что я протестую? Да нет, я молча и даже с радостью принимаю ваш непонятный мир, просто иногда я устаю бесконечно от необходимости притворяться и врать, чтобы ходить за едой в магазины с бухлом, и тогда мне нужно немного побыть одному. Сходить за бухлом в магазины с едой, закрыть шторы, выключить свет и сидеть, просто сидеть, в темноте, одному, с милфами и машинами. Про порно с машинами вы не знали, дипсоманию я объяснил, но что такое дромомания, вы же в курсе? Это когда человека тянет уйти из дома и бродить где-то без цели и смысла. У меня если есть какая-то мания, то противоположная: я иногда так сильно не хочу выходить из дома, что кажется, что из-за этого
