История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев
– Поглядите-ка, чего я выпахал! – показывая какую-то железяку мужикам, сказал Трынков.
– Это наподобие какого-то затвора от ружья, – сказал Иван Федотов, передавая забавную вещицу ребятишкам для осмотра. Ребята наперехват вцепились в железку, как в диковинную невидаль.
– А я в позапрошлом году загон пахал, а он у меня был как раз концом в Рыбаков уперся, клад выпахал.
– С деньгами или с золотом? – с завистью поинтересовался Федор Крестьянинов.
– Это секрет, тайна. Никому не скажу, а находки моей хватит и мне, и детям моим не прожить.
– Ты все же нам скажи, не мучь нас в неведении, – настаивал Иван Трынков.
– Небольшую щепоть золота, вот чего я тогда нашёл! – откровенно открылся Степан.
– Богатым и счастье в руки само лезет! – позёвывая во весь рот, проговорил Иван Федотов.
– А я вот чего на загоне нашёл! – хвалясь куском кремня, с довольством известил мужиков Семион. – При высекании кресалом искру большую дает, величиной с таракана.
Переночевав в поле две ночи, на третий день пахари, втянувшись в пашню, азартнее стали пахать и сеять, да и лошади, попривыкнув к плугу и борозде, настойчивее преодолевали упористо-неподатливую стернистую землю.
Степан Тарасов, заканчивая пахотой свой загон и опахивая конец его, упирающийся в сероватую дернину дола, поднажал на плуг. Фанфарон, поднатужившись, пропёр, не вставая. Борозда в дерновине получилась глубокой, со дна ее тонкой струйкой начала сочиться вода. Степан, взяв из телеги нож, принялся им делать углубление в том месте, где особенно много скопилось влаги.
– Видать, на жилу напал, – подумал про себя он. Получился небольшой родничок холодной живительной воды. Он, припав на колени, наклонившись, напился, утолив жажду и охладив свое разгорячённое тело. После трехдневного пребывания в поле, где из-за дальноземелья приходится пахать и сеять с ночёвками, Савельевы прохарчились: продукты кончились, и Василий был вынужден Ваньку отослать домой. Войдя в село, Ванька заметил: ветлы и берёзы зазеленели, лужайка ощетинилась молодой, нежно-зеленой порослью.
Митька. Женитьба. Дурачество
Надоело Митьке Кочеврягину в холостяках шататься, надоело и его матери выслушивать жалобы на него, а Митька славится в себе как ехидный озорник и вредный проказник. Не даром в селе говорят про него: он такой ненавистник, не приведи бог! Видимо, он родился таким, что зависть гложет его душу, а злонамеренное озорство сверлит его мозги и не дает ему спокою! И он, как кот Васька, всем поднасолил. Поехал как-то раз Митька на станцию. Выехав из села, видит он, в огороде у Николая Ершова стоит лошадь, запряжённая в плуг. Сам хозяин утречком, попахав огород, вздумал позавтракать, а лошадь оставил в огороде. Митька, не стерпев, чтоб не созоровать, живо спрыгнув с телеги, коршуном перескочил через забор огорода. Митька одним мгновением выпряг николаеву лошадь из постромок, продел постромки через отверстия забора, вывел лошадь позадь забора и снова впряг в постромки. Он сел на свою телегу и умчался. Получилось невероятное: лошадь за забором, а плуг в борозде в огороде. Позавтракав, Николай снова вышел на огород. Остолбенев от изумления и прошептав про себя «Свят-свят…», он медленно подошёл к лошади. Размышляя головой, он недоумевал, как это могла лошадь пролезть сквозь плетня и стоит себе, как ни в чем не было. Видимо, Николаю подумалось, что лошадь, чуя запах зелёной травы, росшей за плетнём, перескочила через него, да так тут и застряла. Озлобившись, он принялся ругать ни в чем не повинную лошадь.
– Да как это тебя угораздило сквозь плетня-то пролезть! – ворчал он на молча стоявшую лошадь. – Не успел отойти и съесть всего-навсего пару пирогов, а она уж не могла устоять смирно на одном месте и дождаться хозяина! Вот в другой раз и понадейся на свою скотинушку! – гневно упрекал он своего мерина Голиафа. Николай, раскипятившись и не на шутку разгневавшись, яростно обругал лошадь непристойными словами, а в завершение ругани он с силой поддал носком лаптя ей под брюхо. Голиаф не стерпел такого издевательства. Он с испугу бросился в сторону, сорвал с места плетень, трусцой помчался на улицу. Люди, увидели такую спектаклю: бежит по улице лошадь, за ней везется плетень, поднимая облако придорожной пыли, а плуг чертит неглубокую бороздку. Некоторые мужики сочувственно старались остановить лошадь, а некоторые, смеясь, хохотали, от надрывного смеха поддерживая руками животы. Растерявшийся от стыда Николай бежал за лошадью следом. Он до хрипоты накричался:
– Стой! Стой! Тпру-у-у!
На повороте улицы лошадь поймали, передали в руки хозяина. Он, краснея весь от пяток до волос от стыда, прогромыхал с плетнём до своего дома.
– Николай! Это ты зачем дорогу-то боронишь?! – шутейно, но с явной подковыркой спросил его случайно повстречавшийся Никита. От кипевшей во всем теле злобы и красный от стыда, как рак, Николай не ответил. Он только яростно ударил по боку лошадь вожжей и впритруску побежал сбочь пылившего плетня. Высвобождая постромки из плетня, Николаю пришлось лошадь перепрягать. Во время перепряжки Николай всячески чертыхался, наделяя лошадь руганью и укорами, а Голиаф, повинуясь, молча стерпливал нервные дёрганья за постромки и вожжи хозяином, впустую жевал губами, незаслуженно-обиженно, тяжело вздыхал.
Позапрошлый год косили мужики траву у колодезя, и Митька был там, тоже свой пай травы косил. Нагляделся Митка, как Терентий захватисто и податливо косит, и коса у него, словно сама, без всякого усилия траву, как бритвой, подрезает, позавидовалось Митьке, задумал навредить. В обед расселись мужики на лугу, увлеклись разговорами, а Терентий невдогад приставил косу к стене колодезя. Пошёл Митька к колодезю, чтоб напиться, озираясь по сторонам, метнул глазами, как бы кто не заметил, вынув из кармана медный пятак, злонамеренно провёл им по лезвию терентьевой косы, и косу как подменили. Коса перестала чисто косить. За Терентием появились непрокосы, но причину этому он узнал только после.
А в прошлом году во время косьбы овса ехал Митька в поле по дороге, увидал Ивана Трынкова, косившего со своей Прасковьей на загоне овес около Рыбакова. Иван предусмотрительно телегу свою поставил в кустах под крутым бережком и лошадь привязал к телеге, дав ей свежей зеленой травы. Не стерпелось Митьке, раскрыл Трынков кошель с провиантом, посадил туда специально для озорства с поганеньким намерением захваченного из дома котёнка, а сам как ни в чем не бывало прямо по нескошенному овсу трынкова загона погнал на лошади, запряжённой в телегу, чтоб из почтения старшего поприветствовать добродушного незлобливого
