Алька. 89 - Алек Владимирович Рейн
А вообще деды всякие, работавшие на заводе, частенько выбирали меня в качестве благодарного слушателя их баек. К нам в цех однажды на зимний период устроился подсобником один пенсионер, трудящийся летом сельхозработником на опытном поле, не помню точно, то ли в Измайлово, то ли в Ботаническом саду. Этот был высокий жилистый старикан, годочков где-то ближе к семидесяти, через какое-то время он подкатил ко мне, видно, хотел с кем-нибудь поболтать, и стал втолковывать достоинства летней сезонной работы на свежем воздухе. Звучало всё красиво, но меня как-то не убедило, что мне надо что-то менять в своей жизни. Дедок, видя, что я явно тягощусь общением, смылился, но через несколько дней подгрёб снова. Глаза у старпера не скажу чтобы горели, но явно поблескивали, чувствовалось, что ему не терпится с кем-то пообщаться. Я стоял у верстака, размечал какие-то заготовки под сверловку, дедуля развернулся спиной к верстаку, немного наклонился ко и негромко засипел надтреснутым баском почти что в ухо: «Слышь, Алька, – забавно, меня так звали только дома. – У меня бабёнка одна есть, я к ней раз в неделю захаживаю. – Тут он приосанился, выпятил грудь и сказал: – Ну я сейчас не то, как раньше, но одну палочку всегда поставлю. – Признаться, я и не сомневался, старикан был ещё хоть куда, поджарый крепкий румянец во все щёки. – Беру четвертиночку, закусочки какой-нибудь, конфеточек, всё как положено. А вчера захожу, а её нет, дочка одна, лет двадцати, дома. Говорит: – Проходи, дядь Вась, может, придёт скоро. – Посидели, её всё нет, сижу. Чувствую, что-то жрать захотелось. Ну, думаю, чего ждать, перекусим, да и домой пойду. Говорю ей: – Я тут маленько харчишек приволок, давай, что ли, поснетаем? – Она тарелочки поставила, хлебушка покромсала, селёдочку достала, я тоже всё на стол и четвертинку, не домой же её переть. Перекусили, выпили, она села на диван, и я присел рядышком, дай, думаю, отдохну перед дорожкой. Посидели чуть-чуть, и я её взял да и за сиси пощупал, а она хохочет, но никакого сопротивления мне не оказывает. Тут я её стал на диванчик заваливать, а она мне: – Дядь Вась, ты такой старенький, мне как-то стыдно с тобой это делать. – А я ей: – А ты защурься. – Ну она и защурилась». – В голосе его звучало торжество. – «Ну и как, дядь Вась?» – Старичок мой выпрямился, расправил плечи, гордо произнёс: «А как же, вдул. Одну палочку поставил, хотел на вторую, но, думаю, пора, вдруг моя придёт». Орёл.
В школе я появлялся всё реже и реже. Столько было важных дел, встреч с друзьями и просто весёлого времяпрепровождения. Стали готовиться к походному сезону. Потом меня все больше донимал кашель.
Меня кашель уже разбирал так, что я если начинал кашлять, то не мог остановиться. Бригадир пошёл к матери и наорал на неё, что у неё сын, похоже, от туберкулёза загибается, а ей всё по хер. Мать занялась моим здоровьем, отвела в поликлинику, мне выписали бюллетень и начали лечить. Впрочем, у них это мало получалось, чему я был несказанно рад. Температура у меня была невысокая, на кашель я внимания не обращал, но какие у меня появились возможности – я был свободен и у меня была в распоряжении до пяти часов вечера квартирка. Так я прогужевался месяца три, потом врачиха с матерью решили показать меня консультирующему доценту. Доцентша посмотрела мою медицинскую карту, снимки, послушала меня и сказала: «Иди гуляй», чему я весьма обрадовался и свалил из этого скучного заведения. Мне был назначен новый план лечения, обещали меня поставить на ноги максимум через месяц, что и произошло, и кроме этого, выдали справку в военкомат, в соответствии с которой я мог быть или освобождён от службы, или мне должна быть предоставлена отсрочка. Эту справку я отвез в военкомат при следующем посещении.
Меня дёргали в военкомат уже года полтора, я прошёл медкомиссию и получил приписное свидетельство, подходил срок исполнения гражданского долга. Меня это не запаривало, все мои знакомые мужики и парни или уже отслужили, или служили, или собирались служить. Дедовщина в советской армии, наверно, была, но тогда она не расцвела в таком виде, как в восьмидесятые годы, во всяком случае, никто из отслуживших ребят или мужиков ничего страшного про службу не рассказывал, так, обычные солдатские байки. Да и чего бояться дворовому пацану, иерархия дворовых банд предполагала как личную свободу, так и определённую соподчинённость и умение отстаивать эту личную свободу в коллективе. Я свободно адаптировался в любом коллективе, был уверен в себе и вписался бы в армейский порядок. Так что ни мыслей откосить от армии, ни желания, ни возможности у меня не было. Вдобавок я вообще себя такими мыслями не обременял, то есть я себя тогда, в принципе, никакими мыслями, относительно своего будущего, не обременял, жил по принципу: куда кривая вывезет. И было мне счастье.
При очередном посещении военкомата я отдал свою справку, стали совещаться, отправили меня в коридор, минут через тридцать вызвали снова, расспросили, чем я занимаюсь, кроме работы на заводе «Металлист», я рассказал, что учусь в десятом классе вечерней школы, отдали приписное, велели ждать повестки. Явившись по повестке месяца через полтора, я услышал, что мне дали годовую отсрочку от призыва. Офицер, сообщивший мне эту благую весть, сказал: «Заканчивай школу, вызовем, пройдешь повторно медкомиссию, там посмотрим, что с тобой делать». Дали и дали, мне было ни холодно ни жарко, всё равно.
Тогда же, болтаясь по коридору военкомата в ожидании решения относительно моей судьбы, познакомился с двумя пацанами, которые также получили отсрочки от службы. Потрепались, решили выпить по окончании процедур,
