Алексей Писемский - В водовороте
- Потому что, говорит, вы сами ей обещали при первом же удобном случае совершить над собой это приятное для вас дело.
Князь молчал.
Предчувствие любящего сердца Елены вряд ли обманывало ее. Князь в самом деле замышлял что-то странное: поутру он, действительно, еще часов в шесть вышел из дому на прогулку, выкупался сначала в пруде, пошел потом по дороге к Марьиной роще, к Бутыркам и, наконец, дошел до парка; здесь он, заметно утомившись, сел на лавочку под деревья, закрыв даже глаза, и просидел в таком положении, по крайней мере, часа два. После того он встал, пришел к Яру, спросил себе есть, но есть, однако, ничего не мог; зато много выпил и вслед за тем, как бы под влиянием величайшего нетерпения, нанял извозчика и велел ему себя проворнее везти обратно в Останкино, где подали ему письмо от Елены. Прочитав это письмо, князь сделался еще более мрачен; велел сказать лакею, что обедать он не пойдет, и по уходе его, запершись в кабинете, сел к своему столу, из которого, по прошествии некоторого времени, вынул знакомый нам ящик с револьвером и стал глядеть на его крышку, как бы прочитывая сделанную на ней надпись рукою Елены. В это время к нему в кабинет вскочил через окно Миклаков. Князь, как мы видели, очень сконфузился при его появлении.
- Пойдемте на улицу, Елена вас там у ворот дожидается! - говорил между тем тот.
Весь наружный вид князя и вся кругом его обстановка показались Миклакову подозрительными, и он не хотел его оставлять одного.
- На улице... у ворот дожидается? - говорил князь все еще каким-то опешенным, оторопелым голосом и потом пошел за Миклаковым.
Елена продолжала сидеть на пролетке; от волнения и усталости ее била лихорадка.
- Вот вам, жив и невредим - ваше сокровище! - сказал Миклаков, подводя к ней князя.
- Ах! - вскрикнула при виде его Елена. - Подите сюда, дайте мне ваши руки: вы живы?.. Здоровы, да? Да?.. - говорила она.
- Здоров! - отвечал князь, беря и с жаром целуя ее руку.
- Ну, поедемте к нам поскорее, - говорила Елена, почти таща князя на пролетку.
Тот сел. Извозчик нешибко поехал. Миклаков пошел около них.
- Я ужас, ужас, что ни надумала! - говорила Елена.
Князь молчал.
По приезде Елены домой силы опять совершенно оставили ее: она прилегла на диван и принялась потихоньку рыдать.
Князь поместился около нее и низко-низко склонил свою голову. Елизавета Петровна, очень обрадованная возвращению дочери и не менее того приезду князя, не преминула, однако, отнестись к тому с маленькой укоризной.
- Ну, наделали же вы нам хлопот, начудили! - говорила она ему.
Князь ничего ей не ответил и даже отворотился от нее. Он в последнее время нисколько даже и не скрывал перед ней чувства своего отвращения, но Елизавета Петровна, получая от него такие хорошие деньги, совершенно ему все это прощала.
Миклаков между тем ходил взад и вперед по комнате. Выражение лица у него было тоже какое-то недовольное; видно, что и у него на душе было скверно, и, когда Елена поуспокоилась несколько, он спросил ее:
- Скажите мне на милость, что такое собственно произошло между вами?
Елена рассказала, как рассердился князь на Архангелова за слова его о княгине, как и чем ей показалось это.
Миклаков усмехнулся при этом.
- Искренности и откровенности между вами нет, как между большею частию людей! - проговорил он.
- Вот уж нет!.. Нисколько! - воскликнула Елена. - Я с ним откровенна никак не меньше, чем сама с собой.
- Вы-то еще, может быть, откровеннее его, но он-то уж с вами очень мало откровенен.
Князь слушал приятеля с нахмуренным лицом.
- В чем же я не откровенен с ней? - сказал он наконец, не поднимая головы.
- Очень во многом, как и сами вы согласитесь, - отвечал ему Миклаков.
- Нельзя же всякий вздор, который приходит в голову, рассказывать... пробурчал князь, как бы больше сам с собой.
- А вы считаете это вздором? - спросил Миклаков, намекая князю на кое-что.
- Что такое он от меня скрывает и в чем он со мной не откровенен? начала приставать к Миклакову Елена.
- Как я вам могу открыть это!.. Это не моя тайна! - отвечал тот.
- Извольте сейчас сказать Миклакову, чтобы он все рассказал мне про вас! - обратилась она к князю.
- Зачем? Тебя опять может встревожить это; после я как-нибудь сам тебе расскажу, - отвечал князь.
- Но я теперь хочу, сию же минуту! - настаивала Елена.
Князь пожал плечами.
- Говорите, если уж начали, - обратился он к Миклакову с явным оттенком досады на него.
- Говорите, пожалуйста! - повторила тому и Елена.
- Извольте-с, - начал Миклаков. - Во-первых, я должен сказать, что князь вас любит. Согласны с этим?
- Согласна! - отвечала Елена.
- Но все-таки вы ревнуете его к княгине, - так?
- Так, ревную и имею на это, кажется, полное право.
- И вы ревнуете его потому, что вам представляется, будто бы он до сих пор продолжает еще любить княгиню?
- Конечно, любит! - подхватила Елена. - И прямое доказательство тому есть: она бог знает какое для него имеет значение, а я - никакого.
- Ну, то и другое несправедливо; князь не любит собственно княгини, и вы для него имеете значение; тут-с, напротив, скрываются совершенно другие мотивы: княгиня вызывает внимание или ревность, как хотите назовите, со стороны князя вследствие того только, что имеет счастие быть его супругой.
Князь при этом покачал головой.
- И последнее время, - не унимался, однако, Миклаков, - княгиня, как известно вам, сделалась очень любезна с бароном Мингером, и это, изволите видеть, оскорбляет самолюбие князя, и он даже полагает, что за подобные поступки княгини ему будто бы целый мир плюет в лицо.
Елена насмешливо улыбнулась.
- А, вот что!.. Признаюсь, я не ожидала этого!.. - произнесла она.
- Наконец, князь объясняет, что он органически, составом всех своих нервов, не может спокойно переносить положение рогатого мужа! Вот вам весь сей человек! - заключил Миклаков, показывая Елене на князя. - Худ ли, хорош ли он, но принимайте его таким, как он есть, а вы, ваше сиятельство, присовокупил он князю, - извините, что посплетничал на вас; не из злобы это делал, а ради пользы вашей.
- Сплетничайте, если вам так этого хочется!.. - отвечал князь; овладевшая им досада все еще не оставляла его.
- И какой же мы теперь, - продолжал Миклаков, - из всего этого извлечем урок и какое предпримем решение, дабы овцы были целы и волки сыты? Вам голос первой в этом случае, Елена Николаевна.
- Я тут так близко заинтересована, что никак не могу быть судьей и, конечно, решу пристрастно! - отвечала та.
- И я уж, конечно! - подхватил князь.
- Значит, вы одни и решайте; вы и будьте только нашим судьей! - сказала Елена Миклакову.
- Быть вашим судьей!.. - повторил тот хоть и комически, но не без некоторого, кажется, чувства самодовольства. - Прежде всего-с я желал бы знать, что признает ли, например, Елена Николаевна некоторое нравственное право за мотивами, побуждающими князя известным образом действовать и чувствовать?
- Признаю отчасти, хотя нахожу, что мотивы эти весьма невысокого сорта.
- Но все-таки, как бы то ни было, вы не будете, значит, огорчаться, если он совершит когда-нибудь опять подобную выходку?
- Огорчаться буду, но менее, конечно! - произнесла Елена, взглянув при этом с любовью на князя.
- Теперь-с к вам обращаю мое слово, - отнесся Миклаков к князю. Будете ли вы в такой мере позволять себе выходить из себя?
- Я не знаю этого! - возразил князь.
- Не знаете того! - повторил Миклаков. - Хорошо и то, по крайней мере, что откровенно сказано!.. Теперь, значит, остается внушить княгине, что, ежели она в самом деле любит этого господина, в чем я, признаться сказать, сильно сомневаюсь...
- И я совершенно в этом сомневаюсь! - подтвердила Елена.
- Но положим, что любит, то все-таки должна делать это несколько посекретнее и не кидать этим беспрестанно в глаза мужу. Все такого рода уступки будут, конечно, несколько тяжелы для всех вас и заставят вас иногда не совсем искренно и откровенно поступать и говорить, но каждый должен в то же время утешать себя тем, что он это делает для спокойствия другого... Dixi![120] - заключил Миклаков.
- Но кто же, однако, княгине передаст предназначенное для нее наставление? - спросила Елена.
- Конечно, уж не я! - отвечал Миклаков. - Потому что я двух слов почти с ней не говаривал... Всего приличнее, я полагаю, внушить ей это князю.
- Ему-то, ему; но осмелится ли еще он? - заметила ядовито Елена.
Князь ничего на это не произнес и даже такое имел выражение лица, как будто бы не про него это говорили.
- Все, значит, поэтому кончено! - воскликнул Миклаков и взялся было за шляпу, чтобы отправиться в Москву, но в это время проворно вошла в комнату Елизавета Петровна.
- Ни-ни-ни! Не пущу без ужина! - воскликнула она, растопыривая перед ним руки.
