Гайто Газданов - Эвелина и ее друзья
- Сколько времени ты так живешь?
- Около года. И удовольствие, которое я от этого испытываю, теперь не меньше, чем было вначале, я бы даже сказал, глубже.
- Последний раз, когда я тебя видел в Париже, ты был с какой-то девушкой, блондинкой, которой я не знаю. Ты в Сицилии один?
- Эта девушка, - сказал он, - моя невеста, она живет со мной. Если хочешь, нас с ней свела судьба. У нее тоже в прошлом безотрадное существование, необходимость зарабатывать на жизнь, полнейшее отсутствие перспектив - как у меня. Мы с ней как-то познакомились в ресторане, куда оба приходили во время обеденного перерыва. То, что нас соединяло, ты понимаешь, это печальная жизнь, которую мы тогда вели, и она, и я. Оба мы были обречены на грустную участь, как нам казалось. И ей и мне лучшее будущее представлялось несбыточным. Что произошло потом, ты знаешь.
- Да, да, поездка в Периге и все, что за этим последовало.
- Но я хотел тебя спросить, - сказал Андрей, как все наши? Что с Мервилем? Как Эвелина? Как Артур?
- Долго было бы рассказывать. Но в общем можно сказать, что все благополучно.
- Ты знаешь... я хотел тебе напомнить... если кто-нибудь из вас окажется в трудном положении, не забывай, что у меня теперь есть возможности, которых раньше не было.
- Я как-нибудь поймаю тебя на слове и отправлю к тебе Артура в Сицилию.
- Скажи ему, что он может приехать когда угодно и оставаться там сколько захочет.
- Для того, чтобы это ему сказать, надо знать, где он и что он делает, - сказал я. - Ты знаешь, он появляется и исчезает. Он жил у меня некоторое время после того, как вернулся в Париж с юга, но где он теперь, я не имею представления. Эвелину ты можешь увидеть каждый вечер в ее кабаре.
- Оно еще существует?
- До последнего времени существовало. Что будет дальше, не знаю. Жизнь Эвелины, как ты, наверное, заметил, состоит из последовательности сравнительно коротких эпизодов.
- А Мервиль?
- Мервиль - это другое дело.
- Его жизнь тоже состоит из эпизодов - не таких, конечно, как у Эвелины, но все-таки из эпизодов.
- Состояла, Андрей, состояла, а не состоит.
- Что ты хочешь сказать?
- У меня такое впечатление, что его теперешний эпизод носит окончательный характер.
- Так могло казаться уже неоднократно.
- Нет, нет, раньше каждый раз всем, кроме него самого, было ясно, что это долго продолжаться не может. Теперь это совсем другое.
- Мадам Сильвестр?
- Ее зовут иначе.
- Это меня не удивляет, - сказал Андрей. - Она тебе нравится?
- Как тебе сказать? Я ее слишком мало знаю. Но все это гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
- У меня к ней инстинктивное недоверие. Мне, так же как Артуру, почему-то кажется, что она должна приносить несчастье тем, с кем она сталкивается. Я никогда не мог отделаться от этого ощущения.
- Ты ее видел раз в жизни.
- Я понимаю, я не высказываю о ней никакого суждения. Но у меня от нее органическое отталкивание. Ты ее встречал в последнее время?
- Нет, я ее видел два раза на юге этим летом.
- Она в Париже?
- Да. Но она, кажется, не совсем здорова.
- Как ты ко всему этому относишься? Ты всегда играл роль в жизни Мервиля. Ты не мог бы на него повлиять?
- Начнем с того, что в его жизнь я никогда не вмешивался. Затем - как, по-твоему, я должен был бы на него влиять?
- Не знаю, подействовать на него в том смысле, чтобы он отказался от этой женщины, пока не поздно.
- В том-то и дело, что это слишком поздно, - сказал я.
Андрей пожал плечами. Потом спросил:
- Если я пойду в кабаре Эвелины, я не рискую там оказаться рядом с мадам Сильвестр?
- Нет, можешь быть спокоен.
- Ты знаешь, я соскучился по нашей Эвелине, - сказал он. - Я люблю ее откровенность, люблю, что она всегда прямо идет к своей цели, не останавливаясь ни перед чем, люблю эту ее неудержимость. Я с удовольствием ее повидаю. Знаешь, я чувствую себя в Париже чем-то средним между туристом и паломником.
- Если к числу святых мест относить "Fleur de Nuit".
- Нет, верно, - сказал он. - Я живу в приличной гостинице - этого со мной раньше не бывало, всегда были какие-то чердаки, где я ютился. И Париж мне сейчас кажется не таким, как раньше, он потерял тот мрачный характер, к которому я давно привык, все в нем как-то легче, яснее и проще.
- И жизнь, в конце концов, не непременно должна быть печальна?
- Нет, не непременно. И в паломничестве тоже есть несомненная приятность. Перед отъездом из Сицилии я с удовольствием думал, как я встречу всех вас - тебя, Эвелину, Мервиля, Артура. Есть вещи, которые не забываются. Ты знаешь, например, что тебе, в частности, я искренно благодарен за то, что ты поехал со мной тогда в Периге.
- Есть за что, - сказал я. - Погода была отвратительная, дорога еще хуже, кормили нас плохо, не говоря уж обо всем остальном.
- Хорошо, - сказал он, вставая. - Мы с тобой еще увидимся. Ты не будешь сегодня вечером у Эвелины?
- Не думаю.
- Я тебе позвоню завтра или послезавтра. Вот тебе адрес моей гостиницы и мой телефон.
И он ушел. Даже походка его совершенно изменилась. В прежнее время, когда я видел его со спины на улице, у меня было впечатление, что это идет старый, усталый человек. Теперь в его движениях появилась легкость и гибкость, которых не было раньше. Но за этими чисто внешними изменениями было что-то другое, чему я не мог найти объяснения. Изменились его суждения, появилась какая-то небрежность, характерная для человека, уверенного в себе, - и я думал: неужели то, что в его распоряжении оказались деньги, которых у него не было раньше, могло так на него повлиять и сделать его неузнаваемым? Или, может быть, он действительно был прав, утверждая, что мы были поверхностными наблюдателями и плохо его знали? Мне, однако, казалось, что таким, как теперь, он раньше просто не мог быть. Он был все-таки сыном своего отца и братом Жоржа, для которых самое важное значение в жизни имели деньги. Но в их представлении они приобретали какую-то почти мистическую ценность, были чем-то вроде безмолвного и могущественного божества, к которому они питали безграничное уважение.
Для Андрея, - думал я, - деньги тоже имели огромное значение, но в другом смысле. В отличие от своего отца и брата Андрей никогда не был скуп. Но он всегда и почти бессознательно был убежден, что родился, чтобы быть богатым. И оттого, что его судьба до последнего времени была не такой, какой, по его мнению, она должна была быть, оттого, что он был лишен самого главного, он как-то съеживался морально и даже физически - ему всегда было холодно, и он вздрагивал от внутренней дрожи. В конце концов, его отъезд в Сицилию - это тоже было неспроста - тепло вместо холода, солнце вместо зимних парижских туманов, свет вместо сумерек. Он проник в тот мир, где, как ему казалось, он всегда должен был жить и где он не мог, конечно, продолжать быть таким, каким был раньше, - несчастным эмигрантом в своей собственной стране. И до сих пор, пока не произошло это его переселение в другой мир, он ненавидел и презирал Жоржа, о котором позже он стал говорить с каким-то снисходительным пренебрежением: - Все-таки нельзя отрицать его несомненного поэтического таланта и, может быть, даже - связанной с этим - некоторой индивидуальной ценности, и почему слишком строго судить человека, даже если он был убогим? Таким создала его природа. - Но о самом главном достоинстве Жоржа он не говорил, а оно заключалось в том, что Жорж умер. Пока он был жив, ему не было оправдания и он заслуживал только ненависть и презрение. Но, умерев, он приобрел неожиданную ценность, и те качества, которых Андрей не признавал за Жоржем при жизни, вдруг возникли тогда, когда эта жизнь прекратилась, точно обеспечив ему относительную посмертную славу, которой не было бы, если бы он остался жив. И бесполезные деньги, на которых Жорж сидел, как нищий на груде золота, позволили наконец Андрею вести ту жизнь, которая ему, в сущности, была всегда суждена. Этим объяснялась его удивительная метаморфоза, думая о которой я невольно пожимал плечами.
x x x
Я вспомнил, как однажды Жорж, насмешливо глядя на меня, сказал:
- В вашем удивительном союзе твоя роль - это нечто среднее между духовником и юрисконсультом, хотя у тебя нет данных ни для того, ни для другого.
Я вспомнил эти слова, когда ко мне на следующий день после приезда Андрея опять пришел Артур. Он находился в одном из благополучных периодов его жизни - был прилично одет, и в глазах не было того беспокойного выражения, которое появлялось каждый раз, когда он оказывался в трудном положении.
- Как твои дела? - спросил я. - У меня такое впечатление, что все в порядке.
- С одной стороны, да, конечно, - сказал Артур. - У меня сейчас есть регулярный доход, это бывает редко. Но дается это недаром.
- Можно узнать, что именно ты делаешь?
- Я пришел, чтобы тебе это рассказать и с тобой посоветоваться. Ты бываешь в кабаре Эвелины?
- Очень редко.
- Я там встретил одного человека, которого немного знал раньше. Ты, вероятно, о нем слышал. Его фамилия Ланглуа. Тебе это что-нибудь говорит?
