0,5 [litres] - Валерий Александрович Шпякин
Андрей расположился в гостиной, наблюдая за происходящим абсурдом, потягивал пиво и регулярно отходил на кухню, чтобы наполнить стакан, или отправлялся покурить.
В один из таких перекуров он столкнулся на балконе с Костей и недовольно спросил:
– Ты сказал, что перед делом завяжешь.
– Ну, – весело усмехнулся Костя, – я завязываю. Дай отдохнуть-то немного. Сегодня пляшем.
– Ты обещал. Не забывай.
– Да помню я, помню, – бросил он, сминая окурок в импровизированную пепельницу, сделанную из обрезанной алюминиевой банки. Андрей остался на балконе, слушая приглушенную музыку и наблюдая за рекой.
Первый час действительно все веселились и плясали. Потом даже безмозглым людям стала надоедать безмозглая музыка, и кто-то уже одевался в прихожей, а те, кто надумал ускориться, – вынюхали все оставшееся и начали диалог, к которому с радостью присоединились и захмелевшие. В итоге семь человек просто сели в круг в центре комнаты и о чем-то увлеченно беседовали. И алкоголь, и соль провоцируют на разговор. Хочется самому сказать, а слушать – желания нет.
Андрей так и болтался из комнаты в комнату. Двое на кухне неугомонно играли в «цу-е-фа». Все происходящее начинало надоедать, голова предостерегала: «Парень, еще час такого гомона, и я начну болеть».
Навязчивым знакомым, прерывающим веселье, быть не хотелось. У парней вон праздник в разгаре. Ёза очень остро поставил в компании «соленых» одну дилемму: чтобы накуриться – нужно сделать бульбулятор, а для этого надо выпить всю жидкость из бутылки, но жажда не мучает до тех пор, пока ты не убит. А накуришься – она подступает, а пить – нечего. Все громко смеялись и обсуждали эту философскую концепцию: кто-то в компании был подкован в гуманитарных науках. Разжиться двумя бутылками с водой никому в голову, конечно, не приходило.
Пришли втроем, уходить нужно тоже вместе. Сейчас их чуть-чуть отпустит только.
Андрей вошел в единственную комнату, где не горел свет, прикрыл дверь и забрался на кровать, в сумерках и не заметив, что та уже занята: в комнате спали два парня, тихо храпя и не попадая в ритм друг друга. Видимо, им снились очень добрые, теплые и беззаботные сны, раз на лицах замерли полуулыбки, которые чуть-чуть выхватывал из темноты свет фонарей, попадавший в окно. Там кусок человечьей, а не собачьей жизни. Утром они проснутся, их унесет в очередной рабочий день: один уедет на вечно влажную автомойку, ждать редких посетителей, а второй отправится в техникум, где бойко будет рассказывать на перекуре, как классно провел эту ночь, конечно же привирая о своей значимости в мероприятии.
Андрей стал изучать комнату, видно, что только недавно обжитую: обставлено минималистично. Огромный шкаф с зеркальной дверью, в котором наверняка была просто гора одежды. Три фоторамки на письменном столе, и на всех фото – только Яна. Четыре книги, на корешках которых вся информация на английском. Сэлинджер. Читал. Два кактуса на подоконнике: один – огромный, а второй – с мизинец. Обклеенный стикерами макбук.
Нет, здесь, наедине с чужим храпом, находиться невозможно. Андрей вновь встал, чтобы отправиться искать спокойствия в другом месте, и увидел гитару, прислоненную к столу. По-хорошему нужно бы спросить разрешения у Яны, но, выйдя к остальным и бегло поискав ее по комнатам, он решил взять без спроса. Выволок инструмент на лестничную площадку.
Только и здесь покоя сыскать не удалось: два парня, имен которых Андрей не запомнил, вытащили из прихожей велосипед и катались на нем по длинному коридору, выкрикивая что-то нечленораздельное, громко хохоча. Шум был хотя бы не под ухом, а наличие гитары на коленях – само по себе успокаивало. Что-то в мыслях конструировалось в помятые образы, переселялось в заметки смартфона.
срываю цветы, не давая им вырасти —
перечеркнута юность.
мой адрес прописки – тюрьма повседневности,
дверь открываю с робостью
Некоторым не дано развлекаться вот так, в толпе, весело галдящей и забывающей произошедшее утром. Тут неуютно. Тут не по себе.
Наркоманы с велосипедом укатили на два этажа ниже. Свет, не чувствуя присутствия жизни, погас. Так даже уютней.
и, раздеваясь, вхожу.
ночи на багаже.
под подушкой с ножом.
просыпаюсь от шороха на этаже
Дальше никак не шло, поэтому Андрей сидел, протянув ноги вниз по лестнице, слушал тишину. От выпитого в башке немного гудело.
Что будет дальше? Ну, не поймают его. Отработает пару месяцев, поднимет малость монет. Что с ними делать? Они ведь уйдут очень быстро. Нельзя назвать это работой. Никогда. Слишком рискованно.
ожидаю письма по-детски,
каждый час – эстафета до ящика.
только с другой стороны занавески
я настоящий.
Андрей сыграл и спел то, что получилось. Для самого себя. Так он и писал обычно, если что-то приходило в голову: не нужно проигрывать уже написанный кусочек десятки раз, нащупывая продолжение. Достаточно было собрать картинку в голове и вытащить на свет только единожды. Записывать свои песни никогда не доводилось: они хранились в мозгу, в сердце, в заметках телефона, очень редко – на бумаге. Терялись, забывались, ситуативно всплывали вновь. Ворошил эти трупы, находил достойные мысли, удивлялся и топил снова.
Парни вернулись с прогулки по этажам, остановились, покорно слушали, и когда Андрей закончил, один из парней возбужденно отреагировал:
– Заебись!
Другой вторил:
– Да, братан, четко…
– Спасибо, пацаны, – смущенно сказал Андрей, отхлебывая пиво из стеклянной бутылки. Неизвестно чье. Нашлось в холодильнике. Незнакомые люди весь вечер там что-то брали, вот и Андрей решился изъять бутыль, хоть и не скидывал денег на покупку. Налить и блаженно расположиться вместе с остальными – это одно, а конфисковать лично для себя и выпивать в одиночестве – совершенно другое. В конце концов, их компашка сделала свой вклад в этот вечер иначе: они убили этиловое веселье, и почти никто против не был, кажется.
В проеме дверей, ведущих к общему для жильцов дома балкону, медленно курила Яна, которую Андрей заметил только сейчас. Она затушила то, что осталось от сигареты, и захлопнула дверь. Сказала, что находит этот набросок красивым, обратившись к Андрею, как бы сделав вид, что других парней здесь нет. Ее взгляд будто проходил сквозь них, не задержавшись и на мгновение.
– Спасибо, Яна. – Андрей первый раз обратился к ней по имени, при этом смущенно съев последнюю букву.
Она в
