Под синим солнцем - Рома Декабрев
– Таким образом мы демонстрируем равенство нашего добровольного союза.
Тогда же нейтрально окрашенное деструктивное сделалось прочным содержимым моих ночных кошмаров – непонятное бесформенное – оно вторгалось посреди ночи в мою комнату и без остановки требовало от меня белых костей, чтобы писать на них свои иероглифы, вырубать небольшие сувениры, что-то вроде волков или моржей. А иногда этой сущности требовались ветви каштана. Зачем – постичь детским умом было невозможно. Оно тучно билось о торец кровати, пока, накрытая с головой, я тряслась от страха, затем садилось на грудь и мешало дышать.
– Главное – принимать себя такой, какая ты есть. Как ты себя изнутри ощущаешь, это и есть настоящая ты.
– А кем я себя ощущаю?
– Ну, например, ты можешь стать успешным психологом (–иней) или юристом.
– Юлистом…
– Опять ты навязываешь ребёнку половой диморфизм!.. Не слушай его! Тебе нужно быть самостоятельной, более свободной. Эти задушенные патриархальным укладом «профессии» не обеспечат тебя необходимой свободой!
И дальше следует скандал.
Безупречные родители всерьёз рассчитывали, что я склонюсь к их единственно верному видению мира, в котором все без исключения объекты и идеи пребывают в состоянии восторженно-эротического сближения. Именно это влечение являлось неким источником и гарантом как демократических институтов, так и законов физики. В их космологии где-то между Градом Небесным и Градом Земным умещались свободный рынок, репрезентация меньшинств в кинематографе, культура отмены как естественный и гуманный регулятор социальных взаимоотношений и переработка вторсырья. О, об этом с пеной у рта они могли толковать часами. По любому поводу (от ректальных свечей до планирования госбюджета) архитекторы порядка приводили тысячи веских аргументов со ссылками на исследования и авторитетные источники. Но самый большой азарт во время винных посиделок их кружка пробуждало безжалостное искоренение тех, кто стоит на пути к идеальному обществу.
– В первую очередь, конечно, внутри нас самих!
– Зло, ограниченность, необразованность, позорное раболепство – фу!
– Необходимы какие-то гуманные лагеря или центры помощи, чтобы обучать холопов быть свободными.
– Какие-нибудь нетоксичные курсы нейрокоррекции. Многим нужно помочь понять свободу, и они сами к ней потянутся.
– Просто девяносто процентов населения никогда не слышали о свободе, никогда не знали добра…
– Им нужно рассказать.
– А самых отчаянных людоедов, конечно, придётся переубедить.
– Безусловно, необходимо рассмотреть вопрос о пригодности этих людей к жизни в демократической и соблюдающей права человека стране.
– Да большинство из них проснутся после первого же сеанса электрошока!
И все заливались наигранным смехом, дико лупасили по коленкам, а я рассматривала их лоснящиеся от пота рожи через решётку детской кроватки.
Важность многократно множится устами, возводится в факториал, образует неряшливые фрактальные узоры бессмысленных смыслов. Их голоса будто бактерии, вызывающие гниение опавших листьев: больше мнений – быстрее протекает распад, и наступает долгожданное забвение. Голоса, девальвирующие реальность.
милфический_дух: «мне бы таких родаков».
уретроградный_меркурий: «что не так?»
сраконье_стекло: «прямо в сердечко».
Классическим же завершением их встреч были ссоры и обиды, не зря же – окосевшие – они следили друг за другом, да только и ждали оплошности, чтобы кто-нибудь, надышавшись винными парами, сказанул лишнего. Одной язвительной шутки относительно залётных мамапап было достаточно, чтобы содержимое бокала окропило лицо обидчика.
– А мы думали, ты приличный человек!
– Это очень-очень подло, – плеснул вслед за гражданской супругой.
Ладно, я чуть-чуть утрирую ради театральности, ни с кем они не ругались ИРЛ, лишь возмущённо пыхтели за спиной, а затем изливались желчью в своих мстительных бложиках. Родители всегда испытывали стыд перед своей средой за роковую оплошность. За радикальностью их взглядов скрывалось стремление оправдаться: как так, они же такие из себя передовые, а тут сбились с пути, заякорились. А вы думали, в кого это у меня?)))
«Он/она/оно/они не такие уж прекрасные гуманисты, каких строят из себя. Как бы ни старались они избегать демонстрации имперских взглядов и колониальных амбиций, одно лишь замалчивание проблем миноритарных, угнетаемых групп с потрохами выдаёт их фашистскую сущность», – завуалированно, обильно припорошив неуместной терминологией и недосказанностью, поливали они грязью всех, кто каким-либо образом задел их чувства, разочаровал или оскорбил (зачастую даже без ведома и умысла). Средь зловонных вод текстуальной канализации они безапелляционно выносили приговоры тем, кто недотягивал до их планки. А таких, можете мне поверить, было очень и очень немало, ибо удовлетворить всем их критериям социального благополучия и адекватности было, может, и реально, но на хрен никому не нужно. Даже им самим.
А ведь и единомышленники их не лыком шиты, отвечали той же монетой при первом же удобном случае. Непримиримые враги при встречах корчили настолько приторные рожи, что ложка бы в них стоймя стояла. За годы лицемерных посиделок на их масках достоверно отпечатались все затаённые обиды. В далёком будущем антропологи, должно быть, смогут по залежам танина в морщинах точно определять соответствующий объект неприязни, подобно тому как по топологическому срезу грунта определяют принадлежность залегающих в нём находок к тому или иному периоду.
Комета – не худший вариант.
Таймснюрома: «это точно».
рашка_светлого: «что сложного: вазэктомия = нет детей = лишь любовь».
Шмаразатриста: «а при чем тут имперские амбиции и колониализм, объясните».
степашка: «отписка. сдохни».
Так вышло, что бабушек и дедушек в моей жизни представлено не было (в отличие от «сворованной агентности»), родители с ними, мягко говоря, не ладили. По их классификации те относились к людям старой неэффективной формальности, отсталым и лишённым перспективы, как и всё вокруг: дворы, больницы, бюрократические механизмы, система образования, законы, корпоративная (анти)этика. И вообще, они давным-давно мертвы, гниют в идиотских могилах под крестами.
– Стопка водки и плесневелая горбушка – убожество.
– А ведь кремация куда логичней и гигиеничней.
Кремация логичней)).
Впрочем, даже изрядно проредив круг общения, сократить словарь архаических ругательств в моей головушке не получалось (в том числе и под гипнозом), и поэтому вскоре вершителям судеб пришлось смириться с не моим выбором, а навязанным снаружи. Постепенно этого чужеродного, навязанного извне за мной обнаруживалось всё больше, и к отрочеству я окончательно утратила их доверие.
– Иногда мне кажется, что это не моя… не наша дочь, – ревела матушка. – У неё не получается развиваться в нужном русле…
– Изначально мы поместили её в билингвальную (?) среду, согласно исследованиям м-ме-ме, бе-бе-бе, – папенька, будто не слыша сказанного маменькой, переводит тему. – Но у неё нет практически никакого прогресса. Катастрофа. Её словарный запас отказывается расти. Всё дело в том, что её мозг противится запоминать вторые и последующие названия одних и тех же предметов. Ей скорее интересны сами предметы, чем их имена. А ей уже семь, понимаете?
Ну и естественно, я тоже тут, слушаю это на мастер-классе по честности. Я существую манекеном, исключительно со стороны, молчу, не дышу, не моргаю. Затаилась.
– Весьма распространённая патология, – подтвердила психолог.
– А её произношение? Сущий кошмар!
– Вы слышите меня? Я не знаю, кто она! – кричит мамочка.
– Мы вас слышим.
– Она не создана для свободы, любви и мира!
Я не без недоумения наблюдала за тем, как у горе-родителей опускались руки. Я же – плацдарм безразличия. Ни завтраков, ни совместных вечеров, ни праздников. Затея вырастить меня полноценной личностью провалилась полностью. Сами виноваты, решили они, сходили ещё на какой-то тренинг и справились с виной за мою испорченную судьбу.
Уехали, бросили одну, оставили квартиру, одну в квартире, одну с квартирой, нам такое и не снилось, ты должна быть на седьмом небе от счастья, теперь уж как-нибудь сама. Ура! Так я научилась существовать без оглядки на родителей. Может, это и есть их настоящая заслуга: никогда не прислушиваться к мнению обиженных на мир?
Впадая в нигилистическую крайность, они не желали замечать, что своим примером вызывают у ребёнка лишь отторжение «их» идеалов, «их» света, «их» добра и справедливости.
– А что, разве не добро? Докажи!
– Отстань, па.
Всякая интенция моих родителей возводилась в степень общезначимой: выбор соевого сыра вырастал чуть ли не в полёт на Луну. Всё-то и всегда они пытались изобличить. Всё, кроме самих себя. Они тщательно скрывали
