Новые семейные обстоятельства - Маша Трауб
– Эрни, нельзя на ручки! – говорит строго подруга.
Эрни разочарованно ложится под стол, засыпает и начинает храпеть.
– Обычно он еще пукает, – сообщает мне Маша. – Мама не пукает, но тоже храпит.
Маша рассказала, что однажды в ее комнате было холодно, и она решила пойти спать к маме. Место рядом с мамой было занято Эрни, который, видимо, тоже замерз. Маша пристроилась посередине.
– Я лежу, пытаюсь уснуть и вдруг начинает храпеть Эрни. Только он перестает, как начинает храпеть мама. И они так по очереди храпят, а иногда дружно. Ну вот как с ними спать?
* * *
Встретила соседку по подъезду, хозяйку корги Дори. Всегда благодушная и доброжелательная Дори выглядела не очень. Как и ее хозяйка.
– Не выспались? – спросила я.
– Да какой там… – махнула рукой соседка.
Вчера к ним приходили гости – друзья с маленькой дочкой. Малышке чуть больше годика. Ходит еще неуверенно. Девочка дотопала из комнаты до коридора, где обнаружила мягкую и красивую лежанку, да еще и с игрушками. Девчушка туда забралась и уснула, обняв плюшевого зайца. Родители наконец хватились ребенка, искали по всем комнатам и шкафам. Хозяйка в это время звала Дори – покормить. Ни малышка, ни собака на зов не откликались. Наконец хозяева и гости догадались выбежать в коридор, где застали сцену – спящий в собачьей лежанке ребенок и собака в ступоре и чуть ли не с сердечным приступом. Мало того что заняли ее законное место, так еще и любимую игрушку забрали. Но корги – очень вежливые и добрые собаки, поэтому Дори не могла вытащить ребенка, отобрать игрушку и показать, кто здесь хозяин. Она сидела и смотрела на спящую захватчицу. Малышку разбудили, зайца отобрали, Дори дали вкусняшек вне графика питания. Разбуженная девочка рыдала, требуя зайца назад. Дори не реагировала на вкусняшки. Да еще и описалась, чего с ней с щенячьего возраста не случалось. Гости спешно ушли. Дори не могла занять свою лежанку, поскольку та пахла ребенком, и ходила вокруг, пока сердобольная хозяйка не забрала ее в постель. Утром лежанку отпарили пылесосом-парогенератором. И зайца заодно. Но Дори все еще страдала. Соседка предлагала купить новую лежанку, муж был против. Он в общаге жил, и ничего, как-то выжил, учитывая, сколько людей лежало на кровати до него.
* * *
Недельный отпуск стирается за три дня работы. Но есть что вспомнить. На встрече с читателями, организованной во время отпуска, подошел мужчина – чуть за тридцать, привлекательный, вежливый, тактичный.
– А можно любой автограф? – уточнил он.
– Да, конечно.
Автографы я умею любые. Кто-то просит что-нибудь нарисовать – тогда я рисую сердечко со стрелой – это мне особенно удается. Однажды попыталась нарисовать человечка – читательница обиделась. Как-то подошла подписывать книгу учительница русского языка, и я писала диктант: «Виолетте Геннадьевне» – и для ее коллеги: «Нонне Филипповне». Учительница говорила, что еще никто не написал правильно. Я справилась.
– Точно любой автограф? – уточнил мужчина.
– Конечно.
– Напишите: «Владимиру и коту».
– Коту – имя собственное? – уточнила я.
– Конечно, собственное, – обиделся мужчина. – Это мой кот. Свой собственный.
Тут я едва сдержалась. Мое поколение знает цитаты из советских мультфильмов. Кот Матроскин, а хвост его, свой собственный.
* * *
Автографы – отдельный литературный жанр. Юмористический или трагикомичный.
Однажды на встрече подписала, кстати тоже мужчине, книгу. Он посмотрел и остался разочарованным.
– А вот… такой-то… он ведь что-нибудь рисует…
Я изобразила нечто похожее на сердечко, хотя получилась скорее ж…а.
– Простите, совсем не умею рисовать, – призналась я.
– Ну не до такой же степени. Больше не буду брать у вас автограф! – еще больше обиделся мужчина.
* * *
На другой встрече подошла строгая женщина.
– Вы под диктовку писать умеете?
– Ну я попытаюсь.
– Пишите! – Женщина начала диктовать по слогам: – Олесе, через «о»… Артемьевне, через мягкий знак, не Артемовне, как пишут некоторые… Ермаковой, не Ярмаковой…
* * *
И еще одно, тронувшее до слез.
Подошла женщина.
– Вас очень любила читать моя мама. Она умерла. Теперь я читаю вас и вспоминаю маму.
* * *
На встречах с читателями спрашивают, как поживает моя мама. Отвечаю – мама поживает прекрасно. Держит меня в тонусе.
Позвонила ей как-то. Она ответила сразу же, хотя обычно любит держать театральную паузу – то телефон отключен, то гудки есть, а ответа нет.
– Так хорошо. Сижу на улице, пью кофе, птицы поют, день прекрасный, – воскликнула родительница.
Мама в тот момент находилась в московской квартире, в стандартной девятиэтажке, на восьмом этаже. Во всяком случае, накануне вечером именно так все и было. В округе – ни одной кофейни. Перед подъездом – ни одной лавочки. Птицы давно улетели на юг. Где она могла пить кофе?
Я внутренне собралась и решила ехать спасать маму от принудительного лечения в психиатрической клинике, куда ее регулярно собирались отправить соседи или прохожие.
Выяснилось, что мама сидит не под окнами собственного дома, а в подмосковном пансионате. И собирается сидеть там ближайшие две недели. Только мне об этом она сообщить забыла или не посчитала нужным.
– Ну зачем тебе лишние знания? – удивилась она.
– Затем, чтобы знать, где тебя искать!
– Не надо меня искать! Может, я хочу глотка свободы! – воскликнула мама излишне театрально.
– Последний раз твой глоток свободы дорого мне обошелся.
Мамино последнее скоропалительное замужество закончилось безвременной смертью ее супруга, который был, кстати, моложе и точно здоровее до брака. И на меня легли расходы на похороны, не говоря уже о моральных страданиях. Не моих. Мама обиделась на то, что родственники супруга предложили оплатить семейный участок, чтобы и «моей матушке», как они выражались, было где упокоиться.
– Не собираюсь я там лежать. Мне вообще это кладбище не нравится, – кричала мама. – Зачем семейный участок? Я вообще-то хочу кремацию и чтобы ты мой прах развеяла!
– Семейный участок чуть больше обычного, – ответила устало я. – Можно поставить ограду и цветы посадить.
– Все это кладбище – будто коммуналка. Оградка на оградке, а пройти невозможно, хотя коридор вроде как общий. Увядшие цветы не выносят в мусорку, а на соседний участок перебрасывают. Там нет жизни.
– Мам, это кладбище, там по определению жизни нет.
– Вот поэтому я хочу, чтобы ты развеяла мой прах.
– Мам, пожалуйста, скажи название пансионата. Просто на всякий случай, – попросила я.
– Сколько можно меня попрекать тем замужеством? Я же не знала, что все так плохо! – возмутилась
