Эльмира Ахундова - Алиовсат Гулиев - Он писал историю
Всего один раз мы всей семьей отдыхали в Кисловодске. Я был с отцом в Москве, мама ездила с ним в Москву, когда он защищал докторскую диссертацию, но вот так, всей семьей, мы выехали только один раз. "Я должен успеть вас всех вывезти, - сказал тогда отец". Главным препятствием для таких поездок было отсутствие времени".
Удивительно звучит это "должен успеть" в устах человека, которому было немногим больше сорока.
***
Не только дети скучали по отцу, ему тоже недоставало их общества.
"По ночам, - рассказывает Талатум Гулиев, - когда мы уже ложились спать, он обходил дом, заглядывал в наши комнаты. Я помню, он чуть приоткрывал двери, чтобы свет из коридора не разбудил нас, в этой щели появлялась его белая рука, которая проверяла, завернут ли газовый вентиль у двери. Иногда он проверял, укрыты ли мы, укрывал, поправлял одеяла".
Впрочем, Алиовсат муаллим нашел свои способы общения с детьми. О его ночных, точнее, предутренних мужских посиделках с сыном мы уже рассказывали.
В кабинете стояло большое зеленое кресло, и когда Алиовсат муаллим работал один, он очень любил, чтобы его Анашка забиралась сзади к нему за спину, обнимала его. Папа и дочка могли так проводить долгие часы. Он писал, а девочка сидела сзади, прижимаясь к широкой спине отца.
С Афаг все складывалось иначе, потому что и возрастом она была постарше, и характером эмоциональней. В компании непоседливой Афаг молча не поработаешь. У девушки была масса вопросов, на которые она требовала немедленного ответа.
"Я очень любила сидеть рядом, когда он работал, - вспоминает Афаг ханум. - Только я не давала ему работать, все время дергала его, бесконечно терроризировала массой вопросов. И тогда он придумал очень хитрую игру. Он, скажем, говорил:
- Достань с полки 13-й том сочинений Ленина, там, на такой-то странице в третьем абзаце есть мои заметки как раз об этом.
Он, кстати, ни одной книги не прочитал, не сделав пометок".
Но одними ссылками на ленинские сочинения проблем, мучивших Афаг, решить было невозможно. Девушка находилась в том возрасте, когда вступающий в жизнь человек временами больно ударяется о ее углы. С этой болью она приходила к отцу. В таких случаях к Ленину не отошлешь и парой слов не отделаешься. И тогда отец с дочкой вступали в переписку.
Рассказывает Афаг Гулиева:
"Мы с ним очень часто переписывались. Если я знала, что он придет поздно и я его не увижу, то оставляла ему записку. В таких случаях он отвечал мне.
Когда у меня возникали проблемы, я делилась с ним. Мне обязательно нужно было обо всем рассказать папе. Он вникал в мои проблемы, причем делал это со всей присущей ему серьезностью".
Ниже, с любезного разрешения Афаг ханум, мы приводим отрывки из двух таких записок Алиовсата Гулиева, адресованных ей.
"Чита моя!
Два слова все же мне хочется сказать в продолжение нашего разговора о Томе. Ты поняла, гызым53, почему она не пожелала тебе позвонить? Да только потому, что ей и им в целом было стыдно перед тобой. Ясно? Учти, это очень важный показатель. Люди познаются на мелочах, которые выдают их нутро. Хорошо, что именно в начале жизни ты получила такой урок..."
"Почему ты расплакалась? Я не могу видеть твои глаза в слезах. Лучше уж будь такой, какая ты всегда, дерзкой, несдержанной и не всегда комфортной".
И раз уж мы коснулись писем Алиовсата Гулиева, хотелось бы несколько слов сказать о его таланте литератора. К сожалению, муза Истории лишила нашу культуру замечательного писателя. Умение кратко и точно выразить свою мысль, подкрепить ее ярким фактом, найти единственно нужное слово отличает исторические произведения Алиовсат муаллима. Мы намеренно использовали здесь слово "произведения", а не более приличествующее контексту "труды", потому что последнее слово предполагало бы нечто тяжелое, наукообразное. Как часто авторы научных работ намеренно усложняют их, щедро используют понятия и термины, понятные только специалистам, ошибочно полагая, что от этого работа их становится более научной, что именно таким должен быть ученый стиль. Ничего подобного мы не найдем в книгах Алиовсата Гулиева. Язык его произведений прозрачен и легок, они интересны и специалистам, и по стилю доступны рядовым читателям.
Алиовсат муаллим вообще имел тягу к литературному творчеству. Как истинный писатель, он во время каждой зарубежной поездки вел путевые заметки, дневники, куда записывал свои впечатления, зарисовки. В поездках он не расставался с блокнотом и ручкой, постоянно что-то записывал. Если туристы обычно ходят с фотоаппаратом, то, казалось, эта фотокамера спрятана в его глазах. Он видел мир глазами созидателя: из зафиксированного этой зоркой камерой объекта - будь то люди, архитектурный памятник, сценка на улице - создавалось впечатление, которое рождало образ.
Вспоминает Афаг Гулиева:
"Он был прекрасным рассказчиком, в его рассказах все оживало перед глазами. Скажем, собор Нотр-Дам, его готическую архитектуру позже, будучи в Париже, я видела глазами отца. При этом у него была потрясающая память. Помню, он рассказывал:
- Я гулял, прохожу мимо кафе, сидят две старушки, потрясающе ухоженные, с радужными лицами, нет отпечатка грустной старости. Они приковали мой взгляд. Я так жалел, что не могу пообщаться с ними на французском. Они что-то вкусно и долго обсуждали. Я наблюдал за их мимикой.
У него самого была очень живая мимика, он словно говорил глазами. Когда он говорил, все его лицо приходило в движение".
О замечательном литературном даре Алиовсата Гулиева не раз вспоминал и один из его друзей, главный редактор центральной в то время газеты "Коммунист" Агабаба Рзаев. По его утверждению, материалы, которые Алиовсат муаллим присылал к ним в редакцию, не нуждались в редакторских правках, их сразу отправляли в набор.
Несомненно, как опубликованное, так и неизвестное еще читателям литературное наследие Алиовсата Гулиева пока ждет своих исследователей и издателей. Их публикация обогатит нашу литературу новым ярким именем.
В этой главе мы часто слышали сетования детей Алиовсата Гулиева на то, что отец, поглощенный работой, мог уделять им очень мало внимания.
Дети - слепки родителей. Мало ли родителей, часами читающих ребенку нотации, контролирующих каждый шаг своего чада, и как часто эти методы воспитания не дают желаемых результатов.
Все дело в масштабе личности самого воспитателя и в том потенциале, который он вкладывает в своего ребенка.
Тех кратких мгновений, которые Алиовсат Гулиев мог уделять своим детям, вполне хватило на то, чтобы все они - Кябутар, Талатум, Афаг и Джейран нашли свое место в жизни, состоялись как люди и достойно несли имя своего отца.
ГЛАВА Х
МАКСИМАЛИСТ
Максимализм был, пожалуй, одной из основных свойств личности Алиовсата Гулиева. Он создавал себе правила, по которым жил, и не видел причин, чтобы от них отклоняться или отказываться. Правила существовали всюду - на работе, в быту, в мыслях, манерах, нормах отношений. Они касались его собственного поведения, поведения других людей.
"Вообще в быту он был большим педантом, до занудства любил порядок, аккуратность, чистоту", - скажет впоследствии о своем друге Играр Алиев.
Однако это был не педантизм, подразумевающий бездумное следование придуманным кем-то нормам. Это, скорее, была мечта построить свой мир, соответствующий собственным представлениям о справедливости и гармонии, населить его людьми, какими ты их хочешь видеть, и жить в нем по законам, тобой установленным.
Алиовсат Гулиев такой мир построил, населил его близкими людьми, единомышленниками, соратниками, сотрудниками, людьми, живущими и думающими так же, как он сам. Этим людям Алиовсат муаллим отдавал себя без остатка и требовал того же от них.
В этом мире не было места лжи, двуличию, лени; слова здесь должны были соответствовать делу, взгляды - поступкам. В этом мире не мог появиться человек, не вписывающийся в его нормы. Он бы там не ужился, ушел сам или был бы изгнан.
Жить в подобном мире было до невероятного трудно, но, может быть, именно такая жизнь и называется счастьем?
Мы расскажем сейчас несколько эпизодов из жизни счастливого максималиста Алиовсата Гулиева. Они различны по значению и содержанию, объединяет их внутреннее стремление к гармонии, желание утвердить справедливость, которую Алиовсат муаллим считал одним из краеугольных камней миропорядка.
Максимализм Алиовсата Гулиева проявлялся в его постоянном стремлении сделать окружающий его мир как можно более эстетичным.
Вспоминает Афаг Гулиева:
"В именах отец не воспринимал всяких уменьшительных вариантов. Если, например, мне звонили и спрашивали: "Афу можно к телефону?", он отвечал: "Здесь такая не живет". Он сердился, когда слышал, как мы Джейран называем Джекой. Никаких уменьшительно-ласкательных суффиксов для него не существовало.
Но при этом каждому он давал какое-нибудь прозвище. Меня он называл Читой. Это прозвище пошло из модного в то время "Тарзана".
