Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин
Впрочем, в описываемом случае Ры, вероятно, вошла в роль и говорила про запахи. Я стегаю ее плеткой совсем не сильно, только для проформы – а она отчетливо отвечает:
– Oui, mon chien Andalou…[37]
Испуг, заметный в этой записи, естествен для садомазохистических практик и является их важным игровым аспектом – таким же, как черная кожаная упряжь с кольцами или кляп.
Когда все книги обнюханы, мы прокачиваем еще одну тему.
– Что это значит – «ранний Шарабан-Мухлюев», «поздний Шарабан-Мухлюев»? Не сметь больше так говорить.
– А как можно? – покорно спрашивает она.
– Запоминай. Если я звоню в четыре утра сказать, что ты слизь мохнатая – это я ранний. А если звоню в полночь пьяный и объясняю то же самое, но развернуто и подробно – это я поздний. Других смыслов не энтертейнить. Поняла?
Здесь, однако, определенного ответа добиться я не смог.
Затем мы возвращаемся в спальню. Дальнейшую запись пока не выложили, поэтому расскажу сам.
Doggy – очень гармоничная поза, если женщина позволяет себе на время забыть про культурные отложения последних двух веков. Ей достаточно вернуться к своему биологическому естеству – принять, так сказать, себя изначальную. Но это простейшее и естественное внутреннее действие в наше время осложнено множеством ментальных стоп-кранов, установленных тоталитарной и репрессивной левой культурой.
Если вы когда-нибудь пробовали трахнуть по-собачьи активистку, близкую к демпартии США, вы понимаете, что я имею в виду. А если подобный опыт был у вас много раз с разными дем-партнершами, как у меня, вы, возможно, знаете и то, что все дело в правильной коммутации намерения.
Партнерша-феминистка может окрыситься на слово «doggy», но если попросить ее встать осликом, вы таки с высокой вероятностью ее оттараканите (обратите внимание, как гармонично уживаются в одном моем предложении голубоватый шагальский прищур и пять смешных зверюшек – мастерство не пропьешь).
Но я отвлекся. После прогулки по коридору с книгами ей даже не надо было менять позу – во всяком случае, внутреннюю. Я продолжил нашу игру уже как трибьют великому Харольду Роббинсу, которого цитировал по памяти на английском:
– Like a dog, woman! Do you understand your position?
Отчетливо помню эту минуту. Окно открыто. В просвете перистых облаков – серп луны. Занавеску теребит ночной ветер. Опершись на локти, она поворачивает ко мне заостренные страстью черты и тонко, по-сучьи, воет.
Признаю, в ней был определенный артистизм. Но искать его следовало не в ее идеологизированных опусах, а в полумраке алькова.
Для меня это была одна из тех близких к абсолютному счастью минут, которые не кажутся чем-то особенным, когда происходят – но потом осознаются как драгоценное и неповторимое. Секунду или две я парил в эфире вместе с луной, облаками, ее искаженным лицом и своим восторгом. А затем – как всегда в жизни – все изменилось.
Я испортил все сам. В погоне за еще более острым наслаждением я догадался, как заставить ее испытать по-настоящему сильную душевную боль. Я прошептал:
– Трансофобная сука!
Мука, которую причинили ей эти слова, абсолютно точно выходила за границы игры. Я ощутил это сразу.
– Янагихара! – прошипела она еле слышно. Я не понял, что именно она хочет сказать – возможно, она пыталась предельно остранить ситуацию, наполнив ее абстрактным абсурдом. Но со мной это было непросто.
– Да! – продолжал я, мощно ударяя ее бедрами в крестец. – Трансофобка! Ты ненавидишь транс-людей, но скрываешь это из страха перед либеральной инквизицией!
Я, конечно, вовсе не защищал транс-публику. Я лишь атаковал Ры в то место, где у нее болело.
– Янагихара! Янагихара! – визжала она.
– Трансофобная тварь! – отвечал я безжалостно.
– Янагихара!
– Я скажу, почему ты ненавидишь транс-людей, – продолжал я, яростно работая тазом. – Ты мечтаешь о члене, которым тебя обделила природа. Для того ты и сняла с меня копию – думаешь, я не заметил?
– Янагихара!
– Чувствуешь? А? Вот этого самого у тебя не будет никогда, трансофобная сука…
Конечно, это был удар ниже пояса. Как и все остальные удары в нашей не слишком приличной игре.
Только когда она вырвалась и убежала в дверь, ведущую на двор, я понял, что перегнул метафорическую палку. Но остановиться я уже не мог.
– Трансофобка! – заорал я, выскочив за ней следом.
– Янагихара! – кричала она жалобно, убегая в июньскую тьму. – Янагихара!
Когда она исчезла в ночном лесу, я ощутил смутное чувство вины. Как-то нехорошо вышло. С другой стороны, причини я ей слишком сильную душевную боль, она произнесла бы слово безопасности.
У нас это была фамилия «Бахтин».
И вдруг страшное подозрение мелькнуло в моей душе. Я схватил свой хуайвэй и залез в notes. Третья сверху запись была «Ры – слово безопасности» (подобных шпаргалок по разным интим-проектам там скопилось много, поэтому я метил их именами).
Я открыл запись и прочел:
ЯНАГИХАРА
Как охнул тут мой внутренний человек. Нехорошо получилось. Неизящно и бездушно.
Я сразу понял, почему ошибся.
Незадолго перед этим мы с Ры вспоминали в кровати одного политтехнолога (не буду называть его имя в своей громкой книге), тоже потомственного члена внутренней КПСС, который много лет поднимал на московских заказах. А как в творческой лаборатории запахло горелой изоляцией, свалил в Амстердам и открыл там галерею.
Вспоминал я его без зла, просто размышлял вслух, что сделают конечные потребители, когда специалиста привезут к ним обратно в клетке.
Представилось такое: привяжут животом к осине в таком месте, где через границу снуют шпионы и диверсанты. Чтобы жопа была где-то на уровне груди. Рот заклеют скотчем, а в очко вставят «Копье Судьбы». Другими словами, РПГ-7 на трубе. Идеально с гранатой-тандемом, она войдет лучше.
По технологии это как на бутылку сажать со столба – один раз поднять, а дальше он по стволу сам сползет и налезет. Потом проведут растяжку, примерно как с обычной лимонкой.
И, само собой, оформят происходящее как акцию совриска – заминированную жопу технолога застримят на экран в его же амстердамскую галерею, а собравшихся у амстердамского экрана покажут ему самому, желательно через apple vision pro.
И как шпион пойдет той тропой, устроит он себе и этому технологу полный карнавализм.
Вот точно так я ей сказал, слово в слово. Наверно, потому у меня и отложилось – Бахтин[38]. А там и правда был Янагихара, сам в телефон залил.
Но кто этот Янагихара? Что я, всех якутских сказочников помнить обязан? Слово безопасности должно быть запоминающимся
