Комната одиночества - Александр Павлович Волков
– А-а, – протянул Куницын, потом многозначительно покачал, как бы сокрушаясь, головой и шепнул, проникновенно так: – Нарцисс.
Не знаю, для кого нарцисс – цветок, для врачей – образ. Только частенько я слышал под дверьми начальника госпиталя, как Куницын выводил своим визгливым голосом:
– Я докажу, я всех выведу, я сумею это сделать!
В общем, я хочу сказать, что нарцисс – это образ.
11
В воскресенье, когда мне пришлось быть ответственным по части, Алик Баринов подвел к рубке грузина-переподготовщика с распухшей щекой.
– Нужно зуб вырвать, – говорит Алик, обращаясь ко мне.
Во, умник нашелся, наперед знает, что я должен делать.
– Откуда ты знаешь, что драть именно зуб? – переспрашиваю его.
– Мне так же когда-то, лет пятнадцать назад, щеку разнесло. Вырвали.
Посмотрел я на молоденького грузина, и стало ясно, что Алик прав.
– Сейчас тебя в госпиталь отправлю, генацвале, – говорю я.
А грузин только глазами водит из стороны в сторону, аж белки блестят, да сопит, как пойманный.
Поднялся я в рубку и звоню дежурному по госпиталю. Ответил Куницын, и я сразу понял, что не придется везти грузина, откажет коллега. Точно, после моего доклада слышу в трубе, зашелся Куницын:
– Ты что, с ума слетел? Как ты не прав! Кто в воскресенье работает? Сам рви!
– Так у меня нет баянетов.
– Пойди на корабль, на любой, у них укладки должны быть.
Я не стал отвечать этому типу, положил трубку. Могу себе представить, как обрадовался Куницын, когда понял, что я не привезу больного. Да черт с ним, с этим Куницыным, нарцисс поганый, а что мне было делать с флюсом, который у грузина вскочил?
Вышел я из рубки и говорю:
– Ладно, готовь, Алик, флакон, я на корабле вырву зуб у твоего протеже, на кораблях инструменты в укладках есть.
Повел парня на корабль, к Базанку, не стал разыскивать дежурного по дивизиону, ну его к черту, начнет начпо докладывать, разрешения спрашивать, или меня терзать, мол, кто вы такой да откуда?
В общем, нашел я фельдшера Базанка и говорю:
– Яша, есть укладки, зуб нужно выдернуть?
– У нас нет укладок, товарищ лейтенант, – отвечает мне матрос, потом покопался в стерилизаторе и достает щипчики. – Вот только это и есть.
Что толку от матроса-фельдшера. Махнул я рукой и говорю:
– Ладно, приготовь новокаин, этими дернем.
Яша быстро подготовил все, что нужно. Я ввел в каюту, в которой размещалась амбулатория, мычащего грузина, усадил на баночку, приказал Яше встать за спиной пациента и только потом нацепил на себя грязный халат Базанка. Какие там инфекционные осложнения, когда я гной выпускать собрался. В общем, взял я шприц с иглой и хотел сделать мандибулярную анестезию, смотрю, а игла-то ржавая. Но поздно. Посмотрел я на грузина, ничего, подумал тогда, выдержит грузин, парень здоровый. А щека – каприз, не более. Кроме того, этот переподготовщик так походил на парня с аппендикулярным инфильтратом, которого Дымов при помощи ударов анестезировал. Поэтому я и решил расправиться с гнойником этого переподготовщика спокойно, без дурацкого прогноза осложнений.
Я сначала, перед анестезией, постучал шпателем по зубам, проверил, как учили, который из зубов больше реагирует, а уж потом всадил иглу куда надо. Выдавил новокаин и отослал парня в тамбур подождать, пока новокаин рассосется. Минут через пять пригласил в амбулаторию и попросил открыть рот. Запустил бранши под десну, ухватился за зуб и стал медленно поворачивать. А грузин взвился, будто я ему не тот зуб рву. Мычит как недорезанный бык. А Яша стоит за спиной грузина и давится смехом. Вот, нервы у парня. Матрос – одно слово. Ясно, что в море Базанок на него может положиться, не испугается такой ничего. В общем, припотел я, а зуб все не выходит из лунки. Я вновь просунул бранши подальше к корням и стал просто без всякой науки тянуть. Пот заливает мне глаза, грузин дергается и мычит, но все на месте. Проклял я тогда воскресенье и Куницына, и грузина, чтоб его подняло, с его чертовым зубом, да как дерну изо всей силы. Зуб с характерным звуком вышел из лунки, грузин сорвался с места и попытался выскочить из каюты. Но Яша его тут же отловил путем придавливания к переборке и усадил вновь. Я ведь должен еще ревизию сделать. А Яша молодец, знает свои обязанности. Короче, я осмотрел лунку, а гноя нет. Может, действительно, я впопыхах перепутал, какой зуб нужно рвать? Ну что делать, ведь боль у грузина не прошла. Тогда я взял скальпель да как полосну по десне в районе переходной складки, вот тогда гной и хлынул.
– Вот теперь, – говорю грузину, – братишка, можешь бежать.
Грузин подхватился и бегом из каюты, а потом и с корабля, и все за щеку держится. Хоть бы спасибо сказал, все-таки возился с ним в воскресенье.
– Передашь Базанку спасибо! – сказал я Яше и пошел следом за убегающим грузином.
Алик ждал меня в своей каюте на пожарном катере. Когда я вошел, он спросил, как обычно:
– Ну, как?
Потом Алик не стал дожидаться ответа, а полез в холодильник, достал бутылку водки. Я все-таки решил ответить, говорю, что, мол, этот пациент со сложным анатомическим и к тому же врожденным дефектом, у него сужение альвеолярной лунки, но я все равно сделал, что нужно, и скоро спадет опухоль и исчезнет боль.
– Тогда к столу! – скомандовал Алик.
Сели, Алик разлил и тут же стал колготиться над рюмкой.
– Знаешь, док, сели мы как-то забульбенить в каюте второго помощника, только разложились, как стук в дверь, мол, откройте и тому подобное. Мы все переглянулись, но делать нечего, открываем. Заходит командир.
– Кешик?
– Нет, тогда еще Гребнев был, строгий мужик, в смерть! Так вот заходит и с порога, мол, что, сволочи, без меня забульбенить сели? Ну, я тут же подсуетился, поставил стакан, говорю, мол, Владимир Михайлович, проходите, сколько вам налить? А он мне в ответ: «Краев, что ли, не видишь?» Ну, я и налил ему полный стакан «шила». Михалыч взял стакан и влил себе в отстойник единым махом. Потом поставил стакан и начал медленно так к дверному проему отходить, но не успел и пару шагов сделать, как его вырвало и прямо на стол. А мы там нарезали помидорчики, огурчики, всякую зелень. Все в жвак! А Михалыч вышел на палубу, потом просовывает голову и говорит: «Не пошло». И все, пропал с корабля на весь день.
Посмеялись, потом сами выпили.
– А дальше что? – спрашиваю
