Комната одиночества - Александр Павлович Волков
– Привет, Гиви! – начал Куницын с порога. – Так, я пришел к тебе пить, а ты будешь смотреть, как я это делаю.
– Заходи, дорогой.
Тут же нас усадили за стол, жена хозяина только и суетилась, нас, обслуживая, закуски, приправы, все такое аппетитное, потом возникла бутылка чачи, и мы принялись произносить тосты.
Я возьми да и ляпни несколько слов из какой-то еврейской песенки, которую не помню уже, где и слышал и, видимо, произносил слова, коверкая до неимоверности.
– Афен бойдэм боксем кнышез фынем тухас шизэ хмэл.
– А какой это язык? – встрепенулся хозяин.
– Еврейский, самый древний язык земли.
– Нет, – уперся грузин, – самый древний язык – грузинский.
Я понял, что спорить нет смысла, да и зачем. Впереди было столько времени, говорю:
– Возможно, я ошибаюсь, но еврейский язык тоже древний.
В этом все сошлись. А Куницын поднял голову и сказал:
– Я евреев уважаю, они умные.
Я сразу подумал, что жена у Куницына еврейка. Куницын продолжал:
– Они умные, их жизнь заставила – в гетто, под пулями, под заборами. Я жене никогда не изменяю.
Я чего-то завелся на языковую тему и прочитал по-украински несколько слов:
– Рученьки терпнуть,
Слипаються виченьки,
Боже, чи довго тягты?
– Кто это? – спросил Гиви.
– Тарас Шевченко, – потом я сделал паузу и продолжил: – Как-то я прочитал эти строки в присутствии грузина, так он сказал, что я хочу его зарезать и договариваюсь об этом с кем-то.
– Нужно было по-грузински прочитать, дорогой, и все бы тебя любили.
– Говорят, Грузия – единственная республика, в которой переведен на местный язык «Улисс»?
– А что это?
– Джойс.
– Наверное, перевели, дорогой.
– Я же уже перечитал некоторых ваших, переведенных, конечно, Готуа, Думбадзе, Казбеги…
– О, вы читали Казбеги?
– Он самый начитанный офицер госпиталя! – поднял голову Куницын.
– Я не офицер госпиталя, я сам по себе.
– Ничего, скоро будешь…
Потом бутылка закончилась, и Куницын срочно засобирался домой.
– Спасибо, брат, что не пил с нами, тебе нельзя, сам знаешь!
Чтоб не целоваться с хозяином при прощании, я выскользнул на лестничную площадку, оттуда смотрел сквозь распахнутую дверь, как лизались Куницын и его бывший пациент.
По дороге Куницын завелся насчет евреев. Говорил, что их было в Поти так много, как много воды в море, но все уехали в какой-то удачный для эмиграции год ТУДА. Теперь здесь нет евреев, уговаривал меня Куницын. А мне какое дело, где они, эти все евреи, для них вся земля родина, если я что-то правильно понимаю.
– Ну что, зайдешь ко мне? – спросил Куницын, и я понял, он хотел, чтоб я зашел.
В общем, поднялись мы к нему в квартиру. Только открыли дверь, как из спальни появилась жена Куницына, но, увидев меня, тут же, как мышка, юркнула обратно. Мы сели за стол на кухне, и Куницын стал уговаривать попробовать какой-то особой аджики. Но тут послышался раздраженный голос жены, она звала к себе мужа. Я встал и попрощался, ведь ясно, что Куницын прикрылся мною как щитом, но теперь ему от жены достанется меньше, первый порыв ярости прошел, она выпустила самые горячие пары. Я ушел. Наверное, я был последним гостем Куницыных до его размолвки с женой. Оказывается, все знали, и это стало ясно, когда размолвка произошла, что у Куницына имелась любовница в соседнем подъезде. Говорят, из соседних домов наблюдали за сценой, когда Куницын важно выходил из своего подъезда и направлялся якобы на службу. Вот он подходил к подъезду, в котором жила любовница, оглядывался на окна своей квартиры и быстро, ящерицей, вбегал в подъезд и далее. А из окон соседних домов, что напротив, видно, как Куницын прыгает через четыре ступеньки и несется на последний этаж. И, говорят, тянулся этот цирк долгие годы, но как-то Роза случайно проследила за продвижением мужа из окна и увидела, как сверкнули при влете в подъезд пятки супруга. Далее, как водится, женщина пошла, звонить по квартирам, в которых предположительно был ее муж. Вычислила одну квартиру на пятом этаже. Ей не открыли на звонок, тогда Роза села на ступеньки и стала ждать. Куницын появился, когда дальше тянуть было некуда. Далее по схеме: на кожвенотделение срочно госпитализируется начальник этого отделения.
Далее события развивались так. Начпо каким-то образом примирил стороны, и Куницын вернулся в родную семью. Вот дурак, зачем уходил? Но вскоре о Куницыне забыли на время, потому что главный врач госпиталя пытался покончить с собой. Нажрался барбитуратов и оставил упаковку от таблеток на столике вместе с запиской, ну, прямо девочка, изнасилованная в пятнадцать лет, или истеричка, пытающаяся удержать любовника: «Не могу быть в одной партии с таким коммунистом, как Куницын».
Интересно, а чем Куницын плох как коммунист? Может, я чего-то не понимаю, потому что я сам беспартийный. Может, в партии особые люди? В общем, я как раз дежурил по госпиталю, когда главврача привезли. Ну что, начали мы его промывать, как положено, ресторанный способ уже не помог бы. Извозились в блевотине, но откачали главврача. Через четыре дня его уже подали на выписку. И тишина в госпитале после этого ЧП, и покой, будто ничего не произошло, даже начпо не подал голос. Единственное возмущение покоя выплеснулось от невропатолога, от Короткопалова, он мне наедине в ординаторской резким таким тоном выдал:
– Островой, слышишь, хочет меня на партсобрание протащить, мол, употребление в рабочее время. Сволочь! Забыл, как его откачивали! Да стоит мне в истории отразить, что это не бытовое отравление, а суицид – конец нашему журавлику! А пенсию ведь получать хочется!
Я как-то после этой эпопеи повстречал Куницына во дворе госпиталя, он что-то обсуждал с медсестрой, которая, в общем-то, и тащила все отделение. Так вот, Куницын говорил диагнозы поступивших, а Петровна в мозгу своем прорабатывала схемы мазевой терапии, которые нужно применить. В общем, Куницын ничем не рисковал, кожные болезни – такая штука, что никто не знает, когда наступит эффект от мазей, да и наступит ли вообще. Зато осложнений нет, смертей на отделении нет, а процент излеченных от триппера непомерно высок. Значит, отделение получит переходящее Красное знамя в цепкие руки подполковника Куницына.
Так вот, отошел Куницын куда-то, я еле успел заметить среди кустов его дебильную походку. Догнал начальничка и говорю:
– Говорят, Островой чего-то там написал перед тем, как всех попугать?
– Как попугать?
И эту манеру Куницына я узнал, когда он не знает, что сразу ответить, то переспрашивает, или говорит: «Ты не прав!».
– Ну, там, что
