Мальчик - Фернандо Арамбуру
Второй мальчик увязался было следом за ними в надежде, что и ему тоже что-нибудь перепадет, но Никасио, заметив это, прогнал его, сердито замахав тростью. Однако старик не знал, что они были братьями. Но второй был постарше и решил, что незнакомец хочет младшего похитить, поэтому скорее побежал домой и рассказал обо всем родителям. Встревоженная мать и взбешенный отец немедленно кинулись в погоню за злодеем. И очень быстро его настигли. Однако тем дело и кончилось – легким переполохом, поскольку они увидели, что речь идет всего лишь о старике Никасио, о чокнутом Никасио, как они потом всем рассказывали, который в это самое время концом своей трости показывал мальчику на воробьев, сидевших на проводах.
Тем не менее новость быстро разлетелась по Ортуэлье. И в тот же день, разумеется, дошла до Мариахе и ее мужа. Дочь как сидела, так и осталась сидеть посреди кухни, не в силах произнести ни слова. А вот Хосе Мигель заявил, что с него хватит и что надо немедленно поместить старика в психбольницу.
Местные мальчишки быстро придумали для Никасио шутливое прозвище, ловко переиначив его имя, но, естественно, настоящее имя, а не то, каким мы называем его здесь. Они нашли к нему рифму, и получилось очень смешно. Еще издали завидев старика, бредущего по улице, они бежали ему навстречу и, копируя его прихрамывающую походку, начинали кривляться, строить рожи и хором горланить глумливый куплет.
Поначалу Никасио делал вид, будто ничего не замечает, но со временем их шутки перешли все границы, эти шалопаи просто не давали ему проходу, а попытки как-то их урезонить ни к чему не приводили – обидчиков было слишком много, и вели они себя слишком нагло. И тогда он решил изменить время своих прогулок – за исключением четверговых походов на кладбище, от которых не отказался бы ни за что на свете. Теперь Никасио гулял по Ортуэлье только после наступления темноты, выбирая самые пустынные улицы, то есть в те часы, когда люди в большинстве своем уже расходились по домам.
Будь на то его воля, он бы и вообще сократил прогулки до минимума, но врач каждый раз напоминал ему о необходимости разрабатывать ногу. Ну и как я должен ее разрабатывать? Побольше ходить. Медленно, но обязательно ходить. И Мариахе следила, чтобы отец неукоснительно выполнял эти рекомендации, а еще – чтобы не забывал брать на улицу трость.
Мальчишки распевали свои дразнилки, как правило, со всей дури и на мотив одной популярной песенки – а описывался в них тот случай, когда Никасио увел малыша с детской площадки, посулив купить конфет. И не имело никакого значения, что герой куплета на самом деле вовсе не собирался никого похищать. Просто в голове у него, видимо, произошла путаница, как часто бывает с людьми, страдающими умственным расстройством.
Но в конце концов нашелся некий сердобольный человек, вступившийся за Никасио. Священник? Именно так предположили Мариахе и Хосе Мигель, хотя выяснить это доподлинно им не удалось. Просто однажды в тот час, когда на улицы обычно высыпают любители выпить и повеселиться, Никасио все же рискнул пойти в сторону городской стены для игры в мяч и, еще не дойдя до перекрестка, оказался у дверей бара, где уже собралась шайка самых отчаянных насмешников, тех, что так жестоко издевались над ним. Кое-кто из них уставился на Никасио, и он понял, что его заметили. Но продолжал идти вниз по улице, не сомневаясь, что вот-вот услышит их вопли, однако, как ни странно, ни один не открыл рта, ни один не сделал в его сторону непристойного жеста, да и вообще никто из них никогда больше к нему не цеплялся.
Мой автор принял решение, что история, которую я по его, так сказать, воле должен изложить, будет основана главным образом – но не только – на рассказе героини, названной нами Мариахе. Именно от этой исстрадавшейся и мужественной, как я считаю, женщины (прошу прощения за то, что даю оценки, вмешиваясь не в свое дело) он услышал многие факты, касающиеся ее отца. Но так как ни один человек никогда не может знать про другого абсолютно все, какие бы тесные отношения их ни связывали, мой автор и его собеседница договорились, что по ходу изложения этой истории он будет кое-что и додумывать, а в уста сеньора Никасио будет вкладывать и еще какие-то слова, будет приписывать ему и еще кое-какие поступки и мысли, но только при одном условии: чтобы они не выглядели обидными для него или неправдоподобными. И меня такая договоренность вполне устраивает, хотя моя роль предполагает полную беспристрастность (это я так вроде бы шучу), поскольку мне не дано права диктовать решения относительно моего же собственного содержания. А цель тут, разумеется, одна: этот замечательный человек должен, как он того и заслуживает, стать одним из главных героев книги, и одновременно образ его должен получиться по-человечески достоверными и с художественной точки зрения убедительным. Так вот, дойдя до этой страницы, могу сказать (надеюсь, оставаясь по-прежнему беспристрастным), что я честно выполнял все мне порученное. Правда, трудно сказать, согласятся ли с этим наши будущие читатели (если таковые появятся).
Но если автор и позволяет себе что-то присочинить, описывая сеньора Никасио, этим добавлениям ни в коем случае не положено противоречить сведениям, полученным от Мариахе. В результате (о чем он ее и предупредил) книга неизбежно примет форму романа, как бы точно ни воспроизводились там вполне реальные факты. И такой прием очень удобен, так как я получаю возможность рассказать о событиях, вроде бы напрямую связанных с Никасио, но о которых у нас нет достоверных свидетельств – по той простой причине, что никаких достоверных свидетелей такого рода просто нет и быть не может.
Поразмыслив несколько дней и посоветовавшись со своей подругой-парикмахершей, Мариахе дала свое согласие на предложенный вариант, но выдвинула два непременных условия. Во-первых, чтобы фигура ее отца изображалась с максимальным уважением. И она сама будет решать, насколько безупречно выполнено это требование. Хотя Никасио в последние годы своей жизни вел себя, скажем так, несколько странно, из-за чего в Ортуэлье его
