Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— Людмила Езиковна, а почему крест один? Мы вот в чуме, когда в тундре жили, на таком платке три креста видели…
Хозяйка строго посмотрела на Горна и осуждающе покачала головой:
— Один крест — это Иисус. А три креста только язычники вышивают, у вас в чуме такой платок не должен висеть. Я потому и дарю вам свой Торум Щищкам, чтобы в Москве люди знали: мы, ханты, в Иисуса Христа веруем!
Прощаясь с Людмилой Езиковной, я подарил ей на память свою книжку.
— Там и о Боге стихи есть! — сказал я хантыйке.
Людмила Езиковна с интересом листала мой сборник.
— Ты знаешь, Костя, у меня сестра тоже стихи пишет! На хантыйском языке, правда. Ее Евдокия зовут, они с мужем в Аксарке живут. В другой раз, как приедешь, обязательно тебя с ней познакомлю!
На следующий день мы перепаковали все купленные экспонаты и отправились в Лабытнанги. Катер на воздушной подушке ходил по-прежнему, а вот мужиков на «буранах» видно не было: из-за потепления Обь стала непроходима для снегоходов. Поезд Лабытнанги — Москва, расписанный бегущими северными оленями, принял нас в свое теплое, пахнущее углем чрево; заскрипели рессоры, колеса застучали по стыкам рельс, а за окном замелькали однообразные белые пейзажи зимней тундры с редкими силуэтами чахлых лиственниц.
Поезд летел по замерзшей земле, отсчитывая часы и километры, деревьев за окном становилось все больше, и вскоре густая северная тайга сжала в своих хвойных лапах узкую ленту железной дороги.
Мы возвращались в Москву…
Книга третья. Между идолом и крестом
Ямальская весна
Миновало чуть больше четырех месяцев после моего возвращения из тундры. Весна в Москве случилась ранняя, и в конце марта лишь почерневшие сугробы снега у обочин дорог да в тени гаражей напоминали о зимних холодах. Кое-где на освещенных ласковым солнцем склонах показались первые зеленые ростки, на деревьях набухли почки. Птицы не умолкали, дети запускали в ручьях кораблики из кусочков пенопласта с парусами из цветных полиэтиленовых пакетов. Весна звучала отовсюду мощными аккордами пробуждения жизни, и было немного грустно оттого, что через двое суток пути мы повернем время вспять и окажемся в дышащей арктическими ветрами морозной зиме… Я вздохнул, отвернулся от окна и сел на жесткую полку плацкартного вагона. Поезд Москва — Лабытнанги вздрогнул и медленно поплыл вдоль нагретой мартовским солнцем черной асфальтовой платформы…
Мечта Николая Смирнова и Майи Галеевой сбылась — они ехали на Крайний Север. Я с улыбкой смотрел на своих спутников и вспоминал, как они уговаривали меня взять их в экспедицию. Майя работала в моем музее и уже совершила несколько сложных путешествий, побывав в Монголии, Киргизии, Казахстане. Обладая мягким характером, непосредственная, как ребенок, в чем-то наивная, Майя располагала к себе людей самых разных национальностей и была незаменимым помощником в экспедициях, за два года работы в музее став профессиональным этнографом. Правда, был у Майи один недостаток — вернее, особенность организма, из-за которой я не хотел брать ее на Ямал. Девушка абсолютно не переносила холод! Даже в жаркой Киргизии она замерзала вечерами, а достаточно мягкая по северным меркам московская зима каждый раз ввергала ее в депрессию. Но Майя мечтала побывать на Севере и пообещала мне, что тепло оденется и не будет мерзнуть, а если все-таки замерзнет, то не будет плакать. Но самым главным аргументом было другое: Майя работала экскурсоводом и, по моим же собственным правилам, должна была побывать в регионе, о котором ей предстоит рассказывать. Хотя подготовка такого экскурсовода занимала несколько лет, результат того стоил — гид вел рассказ о культуре кочевников не по книгам, а по собственным впечатлениям, что неизменно вызывало доверие и восхищение посетителей музея.
Коля Смирнов был полной противоположностью Майе. Немного циничный и самовлюбленный семнадцатилетний юноша, обладая острым умом и еще более острым языком, мог высмеять кого угодно, не считаясь с возрастом и статусом человека. Правда, меня Коля считал «авторитетом», что позволяло вовремя осаживать шутника и делать ему замечания. Главным достоинством Николая была способность нестандартно мыслить и быстро находить выход из совсем, казалось бы, безвыходных ситуаций. Коля учился у меня со второго класса, побывал с нашим школьным географическим клубом в Хибинах, на Кавказе, в Калмыкии. После шестого класса этот, безусловно, одаренный мальчишка потерял интерес к учебе, все чаще прогуливал уроки. Зато в музее Коля нашел себя: он помогал строить юрты, шить чехлы на чум, вел экскурсии для малышей. Если еще пару лет назад этот выросший без отца паренек не умел забить гвоздь, то сейчас все хозяйство музея лежало на Николае. Именно поэтому, когда встал вопрос его участия в экспедиции на Ямал в учебное время, директор школы вздохнул и отпустил юношу.
— У-ух, ну и дубак! — стуча зубами от холода, пробормотал Коля, помогая Майе спуститься со ступенек вагона на обледенелую платформу станции Лабытнанги.
— Ты бы еще в футболке сюда приехал! — усмехнулся я, скептически оглядывая Колино снаряжение: тоненькая курточка на «рыбьем» меху, армейские ботинки, черная шерстяная шапочка, свисающий до пояса вязаный шарф. Сильно подросший за последний год Коля был на полголовы выше меня, и в своем наряде худой, угловатый подросток с длинными волосами смахивал на беспризорника двадцатых годов.
— Как здесь красиво! — воскликнула Майя, с изумлением разглядывая людей в меховой одежде, машины на огромных колесах, снегоходы и нарты. На фоне крепких мужиков в унтах и ушанках Майя казалась совсем маленькой девочкой, а яркая курточка, сапожки и шапка с немыслимыми помпонами и кисточками дополняли образ милого городского ребенка, неведомо как очутившегося на Крайнем Севере.
— Ну, это ты еще тундры не видела! — улыбнулся я. — Только из окошка поезда!
— Да, но из окошка ты мне показывал чудесных полярных куропаток, зайцев, а один раз мы даже видели оленье стадо! — засмеялась Майя. — Так что я уже неплохо представляю себе эту самую тундру!
Мы спустились с платформы и подошли к стоянке такси. Пассажиры загружали в машины свой багаж, водители наперебой зазывали клиентов.
— Эй, молодежь! Вам в город? Садитесь, недорого возьму! — окликнул нас пожилой таксист, открывая дверь большого черного джипа. — По двести пятьдесят с человека и еще по сотне за ваши баулы!
Я кивнул своим друзьям, мы закинули рюкзаки в машину, и вскоре джип, хрустя снегом, выехал на трассу, ведущую к переправе через Обь. Спуск на реку был отмечен несколькими дорожными знаками, нелепо торчащими из сугробов и предупреждающими водителей об опасностях ледовой переправы.
— В этом
