В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел

Рози ощущала лишь страх. Она глохла от голосов, завывавших в ее голове, что она сумасшедшая, раз согласилась на такое, что ее суждению никак нельзя доверять. И среди какофонии едва разбирала голос рассказчика, который довольно миролюбиво указывал на дорожную развилку перед ними. Путь справа был мощеным и тенистым, безмятежно катившимся вдоль детства, отмеченного принятием, к взрослой жизни, отмеченной взаимной любовью, внуками и радостью, в то время как левая тропинка была усыпана булыжниками, на ней свистел ветер; в обоих направлениях она карабкалась в гору и шла бог знает куда. И вот Рози на перекрестке, позволяет своему малышу слепо бежать по левой тропе (в юбочке и на каблуках) под укоряющим взглядом рассказчика.

— Просто эта дорога кажется такой трудной… — она делала глубокие вдохи, пока не почувствовала себя надутой до грани взрыва, — такая трудная жизнь! Это нелегкий путь.

— Нелегкий, — согласился Пенн, — но я не уверен, что хочу для своих детей именно легкости.

Она подняла на него взгляд.

— Это почему?

— В смысле если бы мы могли получить всё, то конечно. Если бы мы могли иметь всё, то да, я желал бы им легкой, успешной, полной веселья жизни, с хорошими друзьями, внимательными возлюбленными, кучей денег, интеллектуальной стимуляцией и красивыми видами из окон. Я желал бы им вечной красоты, заграничных путешествий и умных телепрограмм. Но если я могу получить не все, а лишь малую часть, то не уверен, что легкость входит в список пожеланий.

— Серьезно?

— Легкость — это мило, но не так хорошо, как возможность быть тем, кто ты есть, или умение постоять за то, во что ты веришь, — пояснил Пенн. — Легкость — это славно, но мне интересно, насколько часто она ведет к творческой работе, партнерству или бытию.

— Легкость, возможно, вычеркивает наличие детей, — признала Рози.

— Наличие детей, помощь людям, художественное творчество, изобретение чего угодно, лидерство, решение мировых проблем, преодоление собственных. Не знаю. Мало что из того, что я ценю в нашей жизни, отличается легкостью. И мало что из нее я обменял бы на легкость, мне так кажется.

— Но это страшно, — прошептала она. — Если бы это было правильно, разве мы бы этого не знали?

— Вспомни последний раз, когда что-то беспокоило одного из детей, или он вел себя странно, или не спал, или не справлялся с математикой, или не делился по-доброму во время игр, — и мы знали почему.

— Знали почему? — переспросила Рози.

— Знали почему. Абсолютно точно знали, что именно не так, и что следует сделать, чтобы это исправить, и как это сделать.

— Как родители?

— Как родители.

— Никогда?

— Никогда, — согласился Пенн. — Ни одного раза. Ни разочка. Этого никогда не знаешь. Только догадываешься. Вот так всегда и бывает. Приходится принимать огромные решения за ребенка, этого крохотного человечка, чьи судьба и будущее целиком в твоих руках. Который верит: ты знаешь, что хорошо и правильно, а потом ищешь способы заставить это случиться. Информации никогда не бывает достаточно. Невозможно прозревать будущее. Если ты напортачил, если со своей неполной, противоречивой информацией попал впросак, на кону стоит не меньшее, чем все будущее и счастье твоего ребенка. Это невыносимо. От этого сердце разрывается. Это сводит с ума. Но альтернативы нет.

— Наверняка есть, — не согласилась она.

— Какая?

— Контроль рождаемости.

— Кажется, поезд уже ушел.

— Значит, в связи с тем, что на следующей неделе мы собираемся отправить нашего сына в школу в образе девочки-феи, ты собираешься утешать меня тем, что это метод тыка в действии?

Пенн пожал плечами:

— Стоит попробовать.

— Хорошо бы чуточку больше уверенности.

— Тогда следовало завести собаку.

— Мы и завели собаку.

— Вместо детей.

— С Новым годом! — Она потянулась через стол поцеловать его.

— Сейчас только четверть десятого, — возразил он, но ответил на поцелуй.

Три дня спустя, вечером перед началом занятий в школе, у Пенна был полный комплект слушателей для сказки на ночь. В последнее время все чаще и чаще это были только Клод, Ригель и Орион, но в этот вечер волновались все — тревожность так же заразна, как любая болячка из тех, что Рози встречала в отделении неотложной помощи, — и когда Пенн открыл дверь в комнату Клода, то обнаружил пятерых мальчиков, от пяти до тринадцати лет, скучившихся на маленькой односпальной кровати.

С тех пор как к Грюмвальду присоединилась принцесса ночных фей по имени Стефани, Клод и близнецы убедительно возражали против концепции укладывания как спокойного, мирного расслабления перед сном. Теперь оно скорее напоминало заседание палаты общин. Ригель и Орион хотели слушать только про Грюмвальда; Клод — только про принцессу Стефани. К счастью, они решили работать вместе и помогать друг другу. Не Клод и близнецы. Грюмвальд и Стефани.

— Она не могла на самом деле помочь ему быть принцем, — объяснял Пенн притихшему выводку. — Она ничего не могла сделать, чтобы уменьшить количество всех этих разрезаний ленточек, целований младенцев и посредничеств в крестьянских спорах, без чего не обходится такая работа. Она не могла упростить любовный треугольник студенческого самоуправления — секретарь просто не понял бы причины. Но алгебра второй ступени? Вот с этим она могла кое-что сделать. Стефани сама не очень-то ладила с цифрами, поскольку была волшебным существом, а волшебный народец не нуждается в математике. Однако она подумала, что эта хитрость — волшебство — может сработать и для Грюмвальда. Инструментарий у нее был обширный, хотя, увы, единственным способом понять, что подходит для любой конкретной задачи, был метод проб и ошибок. Он получил три с минусом за тест, перед которым целовал лягушку, — Стефани ему дала. Получил четверку с минусом за тест, во время которого держал в кармане глаз тритона, и это было лучше, но четверка с