Сергей Лукницкий - Начало Водолея
Но он уже встал, без разрешения подошел к аппарату ВЧ, взял трубку и набрал четыре только ему одному ведомые цифры.
- Старик, - сказал он в трубку, не поздоровавшись, - а когда наши генералы ездят за границу, вы их обыскиваете на таможне?
Генерал-лейтенант смотрел на своего подчиненного почти восторженно. А Нестеров в это время уже поговорил и, выпучив глаза, уставился на генерала.
С минуту длилось их молчание.
- Все, что в этой вашей папочке, - медленно сказал Нестеров, чеканя каждое слово, - а здесь немало, судя по отголоскам дел наших восточных коллег, - все уже находится в Италии, той самой, где Джурапов, быть может, учил итальянскую мафию приемам, ей доселе не ведомым, и, вероятно, в твердой валюте покоится в каком-нибудь одном из частных банков в красивом сейфе. Думаю, что в том, который дает большие проценты. Как открывать его будете? хитро прищурившись, спросил Нестеров генерала. - Ведь в том сейфе лежат наши с вами деньги, красных - справедливых и честных, а по закону Италии открыть такой сейф может только воскресший покойник или его наследники. Кстати, позвоните в ОВИР, может, на наше счастье, семья Джураповых как раз теперь оформляется в туристическую поездку, вдруг в Италию? Во всяком случае, магнитофоны и видики они уже распродали. Более того, чтобы не портить отношения со страной, имеющей твердую валюту, мы и Диму Джурапова выпустили из тюрьмы потому, что оттуда, из-за рубежа, его легче будет представить как пострадавшего борца за права человека. Вот довели Россию, что в ней даже кони перестали валяться...
- Я устал, Вячеслав Кириллович, - сказал Нестеров без паузы. - Я хочу спать. Дайте мне трое суток на разграбление города. А во сне я подумаю, стоит ли мне продолжать носить милицейскую форму. За двадцать лет работы я вернул государству миллиарды рублей. Я имею право хотеть бутылку водки выпить?
И побрел к выходу, не дожидаясь ответа. Не получилось разговора с генералом. И поэтому Нестеров до времени не стал огорчать его тем, что ребята из соответствующего отдела уже сообщили ему, что слухи о смерти Джурапова были несколько преувеличены.
Но генерал окликнул его:
- Ты знаешь офицера Гнеушева?
- Нестеров задумался?
- ...в этой коричневой папочке Джурапова мне попадалась его фамилия.
Глава 14. Воспоминание
Заместитель Генерального прокурора СССР,
рассмотрев уголовное дело Джурапова М.С.,
обвиняемого в преступлении, предусмотренном
УК РСФСР, и ознакомившись с материалами
следствия, постановил: передать дело в произ
водство следователю госбезопасности.
Наш Герой любил в себе ту долю преувеличенной, подчеркнутой галантности, которая всегда давала возможность притвориться перед самим собой, так. Чтобы при случае он всегда смог бы от нее отпереться. Хотя, как и все люди, использующие этот способ защиты от жизни, в душе он был нежен до сентиментальности. Сознавал это и даже со словом "сентиментальность" боролся тем же способом: разложил его на два "квазииностранных" слова - "сенти" и "ментальность" (причем "ментальность" - не от слова "мент") и решил, что это означает просто "сто способов думанья", а это означало, что по крайней мере сто женщин будут знакомы со ста разными нашими героями.
Он поймал себя на том, что, гуляя, перекусывая, бреясь, прочитывает про себя своим изумительным баритоном письмо, которое он сегодня твердо сам себе обещал написать и отправить. Пора было излечиваться.
Вся легкая и ехидная болтовня, звучавшая в его мозгу, все изящнейшие построения - письма, вид литературы, должны иметь чуткую структуру, таково было его убеждение, он не отступал от него, - в конечном счете приняли форму мальчишеского вопля, ибо даже циник и скептики когда-нибудь да расплачиваются настоящей болью.
"Моя дорогая девочка!
Как мне жаль, что ты так хорошо знаешь русский язык. Это значит, что мне не удастся утаить от тебя ни одного оттенка боли, которую я испытываю оттого, что ты не со мной. Ты, созданная, чтобы приносить радость, огорчишься, а я сейчас, мне кажется, забросил бы все, что до сих пор составляло смысл моей жизни, чтобы ты все время улыбалась, и если бы мое отсутствие заставляло тебя плакать - не уходил бы, даже чтобы нарвать для тебя твоего любимого чертополоха. Видишь, я помню даже такую мелочь, что в букетах ты радовалась именно этим колючим снаружи, но бесконечно нежным внутри цветам. Все-таки цветам. Я сам знаю, что пишу вздор. Ну почему, скажи мне, то, что начиналось так неисправимо телесно, закончилось такой мучительной тягой души? Ну почему мы так мало говорили? Сейчас я вспоминал бы наши разговоры, может быть, нашел бы какую-нибудь зацепку для спора с тобой, разозлился и постепенно забыл. Ну, скажи мне какую-нибудь глупость, отпусти, я не могу без тебя. Я и сам знаю, что я смешон. Как я завидую Каролинке, что она имеет право целовать тебя бесконечно.
Ужасно тебя люблю!
Очень связно написал, не правда ли?"
И очередной вариант содержательного послания полетел в коробку из-под когда-то купленного пылесоса, заменившую корзину для бумаг, ставшую слишком тесной, ибо никогда еще Наш Герой не изводил столь дефицитной бумаги на черновики.
Мамочка Нашего Героя гладила его по волосам и не уставала знакомить его с экстраочаровательными дамами, которые принуждены были выполнять роль того самого клина, который, как известно, легко выбивается им же подобным.
Глава 15. Место для мужа
В последнее время докатились до последней
степени оголтелости. Как в свое время Ленина
обвинили немецким шпионом, совершившим пе
реворот по указке германской разведки (этот
бред реанимируют), так теперь желтая наша
пресса "вычисляет" среди инициаторов пере
стройки агентов империализма, выполняющих
замыслы западных спецслужб.
М.Горбачев
Наш Герой так много и славно писал об ОВИРе, что совсем не удивился, когда ему предложили провести недельку во Франции, в Экс-ан-Провансе.
Он согласился, однако с условием, что там не будет никаких дел, и его оставят в покое...
- Санта Мария! Се ту?..
Наш Герой, который сидел и допивал последний глоток баварского пива, подслащенного нектаром провансальских полей, никак не думал, что сия реплика относится к нему.
Он, конечно, уже второй месяц изучал итальянский, но, во-первых, сейчас как раз думал о другом и не расслышал, а во-вторых, не понял, потому что учил итальянский халтурно, в кооперативе на Преображенке. При этом было еще и "в-третьих". Слишком Это было бы хорошо, чтобы в Это можно было поверить.
Он и не поверил. Продолжал допивать свое пиво с сиропом с таким видом, как будто бокал был еще полон, и играл в вальяжность, хотя наличность в кармане, не превышающая сорока сантимов, к этому не располагала.
Святой Марии, однако, все-таки было угодно отвлечь Нашего Героя от его благостных занятий, поэтому она ниспослала ему нечто материальное, а именно прикосновение. И вот в ту секунду, когда незабываемый запах ее ладошек соединился с прикосновением к его шее, из дальних закоулков мозга всплыла еще одна фраза, но уже по-русски: "Святая Мария, это вы?". Сомнений быть не могло. Это была она.
Наш Герой в далекой юности, еще до того, как стать офицером, писателем и юристом, работал на ферме искусственного осеменения скота. Поэтому он считал себя человеком с хорошим жизненным опытом. Сейчас, когда он ушел со службы и тем самым был выброшен из жизни, наполненной дисциплиной, в жизнь творческую, безалаберную, он, оставаясь по воспитанию своему все-таки человеком бдительным, в наваждение не поверил. Слишком оно показалось ему прекрасным. Хотя, если быть точным, в жизни бывает только то, чего не бывает.
- Солнышко мое, - продолжала говорить она. - Я не поверю, что ты меня не узнал. Или ты хочешь, чтобы я выразила свои чувства по-русски? Изволь. И теперь уже по-русски она назвала его "чучелом" и притом "огородным". А он все еще не верил.
- Два пива, гарсон, - бросила она официанту и, не отпуская его лохматую голову, притянула ее к своей груди, при этом удачно и осторожно села за крошечный столик, такой крошечный, что их колени естественным образом соединились и стали напоминать гениальное изобретение человечества застежку "молния".
Вот тут-то он наконец поверил, но оторопело молчал, словно набрал в рот воды, вернее, пива, потому что именно в этот момент гарсон поставил перед ним полный бокал.
Когда же возлюбленные окончательно перешли на русский, гарсон, как это ни странно в западных кафешках, стал проявлять к ним повышенный интерес. Все объяснилось очень просто. Как-то не принято в одном кафе заказывать больше двух бокалов, но русские бывают двух видов: бережливые - те не заказывают вовсе, и другие, которые, разойдясь, оставляют о себе прекрасные воспоминания в сердце гарсона, ибо даже три бокала подряд - это уже событие. Но она-то знала, что он любит пиво.
Наш Герой был удивлен почти неприятно. Ему отчего-то стало жаль себя. Он-то поехал в Прованс, поддавшись на уговоры мамочки, считавшей, что он страшно утомлен из-за пережитого летом сильного потрясения. В таком случае, правда, логично было бы ехать в Италию, но это было сложно, да и неприлично, к тому же ему очень хотелось потом в Москве говорить себе, что он поехал во Францию для того, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к своей любимой.
