Эльчин - Смертный приговор
Женщина закричала:
- Пошел! - И, выпустив волосы несчастного, набросилась на пса, размахнулась ногой - мимо, еще размахнулась - опять мимо. И Гиджбасар впервые в жизни схватил зубами человечью ногу.
Женщина дернулась и заорала, но Гиджбасар не выпустил из пасти ее лодыжку, и женщина, и без того с трудом стоявшая на ногах, упала на спину, подол ее платья задрался, и безвременно увядшее тело обнажилось чуть ли не до самого пупка.
Почувствовав в пасти вкус крови, Гиджбасар лодыжку выпустил, но лаять стал еще яростнее.
Три темно-желтые двери, как сговорившись, открылись одновременно, и в узкий тупик выскочили люди. Это были женщины и дети, ни одного мужчины не было, потому что в махалле считалось недостойным мужчины выходить на улицу ради любого шума. Видимо, в это время обитатели узкого тупика готовили обед руки у женщин были в мясном фарше, муке, масле, и, вытирая руки о передники, женщины подняли страшный шум:
- Ах, сукины дети!
- Ну ты посмотри на нее, на эту сучку, посмотри!
- Вай-вай-вай!
- Слушай, да она без трусов!
- Тьфу на тебя!...
- Пьяница!
Среди людей, заполнивших тупик, был толстый мальчик, у которого уже наметились усики. Как только он вышел в тупик, глаза его так и вперились между обнаженных ног упавшей женщины.
- Гони их!
- Тьфу на тебя!...
- Да укрой ты эту шлюху!
- Быстрее!
- Тьфу на тебя, сука!
- А этому морду разбили!
- Вставайте, сукины дети, вставайте!
- Бей эту шлюху!
- На тебе!
- Бейте их, это же не люди!
Множество ног и рук накинулись на человека с разбитыми губами, долговязого и женщину, из чьей лодыжки текла кровь. Крики, вырывавшиеся из глоток с набухшими жилами, будто впитывались в свежепобеленные стены узкого тупика (они навсегда останутся в этих стенах), и вместе с людьми стены громко кричали:
- Подлец, сын подлеца!
- Пьяница, сукин сын!...
- Ах ты шлюха!...
- Бей их!
- На тебе!...
- Ах ты, сука, трусик надень, да!
- На тебе!
Гиджбасар прижался в угол и рыча смотрел на пинки, кулаки, пощечины, слушал вопли людей и стон. Коричнево-черная шерсть вздыбилась как у кошки. Пес не мог, он боялся проскользнуть между разъяренными людьми, ему было не убежать...
- На тебе!
- Еще придешь сюда, а?...
- Ах ты сука, тьфу на тебя!
- Это тебе еще мало, сводник, сын сводника!...
- На тебе!
- Подлец!
Первым спасся, сбежал из тупика длинный. Потом худой с разбитыми губами (все это время правой рукой, залитой кровью, он прикрывал бутылку в кармане пиджака, чтобы не разбилась, не наклонилась, не вылилась). Потом, спотыкаясь, убежала женщина. И когда она убегала, толстый мальчик, пользуясь толчеей, сунул руку ей между ног. Мать мальчика подметила этот жест и, пылая от злости, заорала:
- Ты что делаешь?! Провались ты! - И смачно шлепнула сына по наголо обритой к лету голове. Звук шлепка был последним отзвуком шума в узком тупике. Три темно-желтые двери как открылись внезапно, так теперь, приняв людей, внезапно и затворились.
В тупичке остались только толстый мальчик и Гиджбасар, еще забившийся в угол.
Мальчик молчал. Гиджбасар не рычал. Но отдающие голубоватым беленые стены узкого тупика все еще гудели.
Гиджбасар опустил голову, уши его обвисли, он завертел хвостом и хотел уйти. Но толстый мальчик его увидел и выплеснул на пса свою злобу за боль и стыд давешней затрещины:
- Пошел отсюда!... - Мальчик поднял с земли булыжник.
Гиджбасар понял, что сейчас получит тяжелый удар, и решил бежать быстрее, но булыжник, с силой брошенный толстым мальчиком, на выходе из тупика ударил Гиджбасара по ребрам, и пес, повизгивая от удара, помчался вниз по улице.
Гиджбасар изо всех сил стремился как можно скорее прочь от узкого тупика.
И узкий тупик со свежепобеленными известкой стенами и плотно закрытыми темно-желтыми дверями остался позади.
7
Торжество
Была зима 1939 года. Всю ночь шел снег, улицы Баку, крыши домов, балконы и особенно верхние кварталы, где не очень много прохожих, засыпал снег. Двухкомнатная, с кухней, квартира Алескера-муэллима была в маленьком одноэтажном доме как раз такого квартала, в нагорной части Баку. Странно, но неожиданный холод не только не вызвал недовольства или беспокойства у Алескера-муэллима, всегда любившего уют, тепло, но, наоборот, снежная белизна, окутавшая все вокруг, воодушевила Алескера-муэллима, вызвала подъем духа, даже - хоть это и непостижимо- принесла с собой какое-то тепло (снег и тепло!). Будто в тот зимний день чистейшая снежная белизна возвещала о наступающих на смену черным светлых днях мира, предсказывала о добре деяния, и Алескер-муэллим, возбужденный, в прекрасном настроении, с удовольствием умывшись под рукомойником, висевшим на кухне, сказал:
- Ну, неси кур, я порежу!
Жена Алескера-муэллима, Фируза-ханум, отбрасывая кипящий рис в дуршлаг и отворачиваясь от пара, сказала:
- Ты не волнуйся, не волнуйся... Все будет в порядке... Главное не волнуйся!...
Фируза-ханум была права, и Алескер-муэллим сам очень хорошо знал: насколько выдержанным он бывал на работе, среди друзей, знакомых, настолько же дома, в быту он бывал беспокойным, нетерпеливым. Например, каждый год летом они вместе - Алескер-муэллим, Фируза-ханум и Арзу - ездили в Кисловодск, и он всегда так торопил и жену, и дочь, что они отправлялись на вокзал за три часа до поезда... Вот и сегодня он пришел из школы пораньше, чтобы помочь Фирузе-ханум: уже неделю Алескер-муэллим беспокоился за сегодняшнее вечернее торжество. Он знал, что все будет в порядке, что Фируза-ханум накроет прекрасный стол, хоть она толстая и на первый взгляд неповоротливая, а на самом деле очень проворная, все подготовит вовремя, гости будут поднимать тосты в честь Арзу, пить-есть, короче говоря, будет, как обычно, прекрасное торжество. Он все это знал, а все равно волновался:
- Не нужно ли чего купить?
Фируза-ханум поставила на керосинку плов в медном, оставшемся от предков казане:
- Да нет, все есть. Ты не беспокойся!
- Хлеба не мало?
- Нет, нет... не беспокойся, все устроится...
Алескер-муэллим, глядя на вспотевшее лицо Фирузы-ханум, улыбнулся, он был таким нетерпеливым человеком, что его нетерпение и беспокойство передались и Фирузе-ханум, и ее слова "ты не волнуйся, ты не беспокойся", больше свидетельствовали о ее собственном волнении. Но прекрасный снег очень вовремя выпал, потому что сверх меры потевшая из-за полноты Фируза-ханум перед приемом гостей совершенно выбивалась из сил, но теперь на одной керосинке настаивался плов, на другой керосинке варилась долма, отваренные куры лежали в стороне, на сквородке два зажаренных куринских жереха, которые Алескер-муэллим купил вчера у одного сальянца на площади Кемюрчу, - а на кухне было прохладно, и Фируза-ханум потела меньше, чем обычно.
К Алескеру-муэллиму люди ходили редко, и в этой семье из трех человек все так привыкли друг к другу, такая это была сплоченная троица, что, когда кто-то приходил, им становилось неуютно. Родственники Фирузы-ханум жили далеко, в Нахичевани, раз-другой в год кто-то из них оказывался в Баку, летом привозили семейству Алескера-муэллима ордубадские персики, абрикосы, груши, сливы, и толстая, как ее мать, Арзу с удовольствием поедала фрукты; а зимой привозили орехи, миндаль, сушеные абрикосы, тут, вишни, альбухару, и Фируза-ханум сохраняла эти прекрасные яства до главного торжества, которое они праздновали каждый год. А у Алескера-муэллима не осталось такой близкой родни, те, что остались, жили в Кубе и в Баку и, можно сказать, не приезжали.
Они поженились в 1921 году, тогда Алескеру-муэллиму были тридцать один год, его только что назначили директором школы, а Фирузе-ханум было двадцать шесть лет, и отец Фирузы-ханум, покойный Газанфар-киши, были в той же школе заместителем директора по хозяйственным делам. Фируза-ханум и тогда была толстой, а Алескеру-муэллиму нравились как раз толстые женщины.
У Алескера-муэллима с Фирузой-ханум восемь лет не было детей, Фируза-ханум употребила все народные средства, Алескер-муэллим следовал всем возможным советам профессора Фазиля Зия (получившего образование еще в прошлом веке в Стамбульском университете), уважаемого в Баку всеми от мала до велика, и наконец зимой 1929 года у них родилась дочь. Алескер-муэллим назвал девочку Арзу (Мечта), и с тех пор каждый год зимой, в день рождения Арзу, в доме Алескера-муэллима было прекрасное торжество.
Профессор Фазиль Зия прежде тоже участвовал в этих торжествах. Удивительно интеллигентный был человек... Гуляя, всегда мурлыкал под нос народные песни, своим пациентам, независимо от заболевания, говорил: "Чаще ходите в театр!..." И еще: "Кушайте плов, - говорил, - но мало кушайте..." В последние годы профессор Фазиль Зия из-за глубокой старости (ему было за восемьдесят) уже редко выходил из дому и зимой не мог прийти на торжества в честь Арзу. И Алескер-муэллим каждый раз в день рождения Арзу сам приходил домой к профессору Фазилю Зия, вручал старику букет роз. Но в прошлом году Фазиль Зия был разоблачен как враг народа. Из-за того, что получил образование еще в XIX веке в Турции, он был объявлен турецким шпионом и махровым пантюркистом, обвинен в пропаганде идей фашизма в Советском Азербайджане, арестован и расстрелян. Словом, в такой прекрасный день думать о подобных вещах не нужно...
